Через какое-то время, обступив меня со всех четырех сторон, возникли картины воспоминаний: последнее, что я смог поднять из черных глубин недавнего прошлого и поднести к глазам моей души, была та харчевня в городе Кёлинь, в которой я на последние деньги заказал чашку чая. Потом в моем сознании медленно всплыл образ большого бородатого мужчины с хриплым голосом, который вошел в харчевню и сел за мой столик. Он проорал мне что-то непонятное, но прозвучавшее вполне доброжелательно.
Выяснилось, что бородатый был повелителем огромной повозки Ma-шин, одной из тех, которые возят по стране чудовищные тяжести. Бородатый поставил свою великанскую Ma-шин, сзади к которой сверх того была прицеплена вторая великанская Ma-шин, перед харчевней. Все это вместе взятое было размером, я думаю, с шестнадцать слонов. Он прибыл сюда из другой страны, находящейся на севере, был плоскоголовым, хлестал жидкость из огромной бадьи и рыгал. Я понимал его с трудом, но все же понимал.
Его звали Гоу-лан.[6]
(Тут я не совсем уверен. Вполне возможно, что он сказал, что онОн ехал, нет: он мчался на своей шестнадцатислоновой повозке Ma-шин по каменным дорогам так быстро, что мне казалось, будто я слышу грохот одновременно разразившихся ста двух гроз. Он орал и смеялся, и у него был ящичек, из которого исходил ужасный шум. (Как я заметил, он считал этот шум музыкой). Он весело бросал свою повозку во все стороны дороги. Когда бы я ни открывал глаза, господин Гоу-лан проделывал одно и то же: пытался раздавить своей великанской Ma-шин повозки меньших размеров. Удавалось ли ему это и сколь часто, я не смог разобраться.
Несколько часов спустя я взлетел на воздух. Летал ли ты когда-нибудь по воздуху? Конечно, нет. Сообразно с природой явления это удивительное чувство. Ты уже больше не субъект, ты объект. Мои руки болтались как у куклы, которую подбросили вверх. Я увидел позади себя гигантское море большей частью превратившихся в месиво красных водянистых фруктов, а сбоку — дымящиеся обломки шестнадцатислоновой повозки Ma-шин, которая как раз в этот самый миг взорвалась светлым желтым фейерверком. Как ни странно, я не услышал никакого треска. Все произошло в мгновение ока, но в моих воспоминаниях растянулось на большой период времени. Господин Гоу-лан летел вслед за мной, собственно летела лишь половина его. Потом я увидел, как на меня наскочило дерево. И моя душа погрузилась во тьму до того самого мгновения, когда я очнулся в белом зале.
Я пробыл там приблизительно с четверть лунного месяца. Много раз тот, в котором я распознал врача, говорил что «нам повезло» и что «дела у нас идут хорошо», а потом сказал, что «нас завтра уволят». Я посочувствовал врачу, которого тоже должны выгнать и вежливо осведомился, не интриговали ли против него коллеги? Он, судя по всему, не понял моего вопроса, но во всяком случае я уже мог встать, надеть свои одежды, взять дорожную сумку, которую, впрочем, здесь тщательно оберегали, и уйти. (Я ее судорожно прижимал к себе во время полета, в чем должен признаться задним числом). А то, что я не пожалею об отсутствии общества белых стариков, не стоит подчеркивать особо.
Но перед моим уходом ко мне пришли. Это более сложное дело, и понятно объяснить тебе происходящее довольно трудно.
Посетителями было двое стражников, очень вежливых, хотя и в отвратительно зеленых одеждах. Они обратились ко мне с просьбой описать ход событий, приведших к несчастью. Я сообщил, что мог. Они записали мой рассказ, а потом спросили, кто я. Это было очень некстати.
Я назвал свое имя: Гао-дай. «Ага, — сказал один из стражников, — Ки Тай-цзе». — «Так и есть», — признался я.
Они поинтересовались моим возрастом, что я указал в соответствии с правдой, и спросили, где я живу. Я сообщил: у господина Ши-ми в Минхэне, назвал номер дома и название улицы.