Великие пророчества. 100 предсказаний, изменивших ход истории

В ложе бенуара во весь рост поднялся седеющий, но все еще весьма импозантный господин, в котором потерявший дар речи композитор узнал своего старого знакомого – настоящего Эрве. Этот ненавистный двойник, как всегда, раскланивался вместо него, хотя и говорил: «Не стоит, друзья! Это же не я, это он!» Вот и теперь двойник протянул руку к директорской ложе, где почти прятался Флоримон Эрве. Перед глазами у бедняги все завертелось. Последнее, что он увидел, – это недоуменный взгляд директора «Варьете». Дальше все стало черно.

Очнулся Эрве за кулисами, где и пролежал оставшиеся акты оперетты. На последний «поклон автора» его все-таки вывели Жюдик и Дюпюи. Эрве кланялся, мало что понимая. В голове вертелось только одно. К чему такие мучения – двойная жизнь, 20 сочинений в год, если все успехи приписываются какому-то двойнику?..

Домой композитора привезли почти в полуобморочном состоянии. Участники триумфальной премьеры отправились праздновать в ресторан, а занедужившего композитора оставили приходить в себя. Прошло несколько дней, потом недель, но никто не заметил, что композитор стал редко приходить в театр, словно грандиозный и возрастающий успех «Мадемуазель Нитуш» перестал его интересовать. Эрве заперся в своей небольшой квартирке на улице де Лоретт, перестал выходить из дома, чурался гостей. Будто последняя оперетта забрала себе его жажду жизни и стремление к радостям.

Правда, один раз композитор все же вышел в свет. Родня графа де Эрве прислала ему приглашение. Флоримон приоделся и надушился – думал, идет в гости. Оказалось, на похороны. На пороге дома, двери которого были обиты траурным крепом и украшены еловыми ветками, композитору вручили «билет на церемонию похорон господина Эрве».

Композитор выбросил злосчастный «билет» и, не заходя на похороны двойника, поплелся домой. Но с тех пор в нем что-то сломалось. Он перестал спать, бормотал нечто несвязное. Друзья не слишком раздумывали, что делать с несчастным страдальцем и поместили его в… лечебницу Бисетр.

И вот по безумной иронии судьбы Эрве вновь оказался в церкви Бисетра, но уже не дирижером, а участником «лечебного хора». Сначала врачи даже побаивались: а вдруг известный пациент станет буянить и рваться домой. Но вышло по-иному: Эрве благостно улыбался, смотря на все вокруг. Прошло столько времени, весь Париж переменился до неузнаваемости, но в этой старинной лечебнице все оставалось по-прежнему: те же драные простыни на кроватях, тот же черствый хлеб на обед, те же походы на мессу. Но теперь даже этот мир нищеты воспринимался Эрве как возвращение в юность. Да, собственно, он и вырос в этих стенах. И разве Бисетр не прошел с ним по жизни? Ведь это по воспоминаниям его пациентов он писал оперетты, выдумывал сюжеты и героев. И вот теперь, на склоне лет, он пел в «лечебном хоре», принимая «музыкальные пилюльки», до которых некогда додумался сам. И все чаще в затуманенном мозгу вспыхивало воспоминание и слышался голос отца настоятеля: «Брат органист сказал, что вы останетесь с нами навсегда и умрете здесь».

Что ж, пророк Бисетра оказался прав: Флоримон Эрве на всю жизнь оказался связанным с психиатрической лечебницей и умер в Бисетре 4 сентября 1892 года.

Ночь в редакции

В редакции газет, особенно если они ежедневные, всегда кто-то дежурит: вдруг придет срочное сообщение, которое надо успеть принять, отредактировать (а то и написать) и дать в утренний номер. В ночь на 29 августа 1883 года в газете «Глоб» дежурил по редакционному графику журналист Эдуард Сэмсон. Никаких срочных новостей не предвиделось, утренний номер уже к полуночи был сверстан и лежал в типографии, ожидая подписи выпускающего редактора. Обычно тот приходил к четырем утра, сменял дежурного и, если никаких ночных новостей не требовалось вставлять, подписывал газету на выпуск в свет. К половине шестого утра свежий «Глоб» уже отгружали из типографии, а в шесть продавцы-мальчишки уже предлагали его читателям.

Ночь на 29 августа была спокойной, ничего сенсационного не случилось. Но Эдуард Сэмсон чувствовал себя ужасно: голова трещала, тело ломило. Наконец, не сумев совладать с собой, он забылся на редакционном диванчике коротким беспокойным сном. Приснилось ему нечто жуткое – взрыв невероятной силы, потоки лавы из жерла вулкана, тысячи людей ищут спасения в море, но и оно бурлит, как кипяток. Все гибнут…

Ошарашенный таким ужасным сном, журналист вскочил. Голова кружилась, ноги плохо слушались. Но он все же сумел добрести до стола и по журналистской привычке все зафиксировать написал: «Маленький живописный остров Праломе недалеко от Явы; гора, которая вдруг разломилась пополам, из нее вырвался столб огня и поднялся выше туч; тысячи людей бежали из глубины острова к берегу и гибли; огромные волны поглощали людей и разрушали строения на берегу».