Все, что касается Нефертити, как видно, порождает вопросы и загадки. Бюст из Берлинского музея прекрасен, даже несмотря на то, что у него недостает одного глаза! Отсутствующий глаз и правда вызывает самые разные предположения. Ведь Нефертити, кажется, не была одноглазой. Наиболее вероятная догадка сводится к тому, что этот лик служил моделью ученикам Тутмеса, постигавшим на нем премудрости техники инкрустации. Но благодаря именно этой модели все наконец узнали имя царицы, тогда как редкие расшифрованные надписи на пограничных стелах порождали одни только вопросы. Первые исследователи, будучи скорее первопроходцами, нежели археологами, и в самом деле недоумевали – кто такие Эхнатон и Нефертити, не обозначенные ни в одном из известных списков фараонов, тем более что их имена давным-давно были преданы забвению! Ведь даже такие правители, как Хоремхеб, стремились вычеркнуть эту царскую чету из анналов истории, включая памятники и летописи.
Если бюст из Берлинского музея был всего лишь моделью, походила ли Нефертити на собственное изображение, или же Тутмес вылепил некий идеал, служивший ему для создания приукрашенного образа царицы с точеным профилем? История, тяготеющая к точности, нередко опровергает мифы. Как бы то ни было, кое-кто все еще продолжает верить в совершенство египетской царицы, возрожденной из пыли веков, скрывавшей Ахетатон. И тем не менее все указывает на то, что между бюстом из Берлинского музея и супругой Аменхотепа IV – Эхнатона на самом деле не было ничего общего.
О любви скульптора Тутмеса к Нефертити написано немало. Тот факт, что он создавал великолепные бюсты царицы и что она была его натурщицей, побудил иных историков к заключению, будто между ними существовала любовная связь. Скульптор якобы только и жил тем, что высекал из камня образы царицы, притом явно их приукрашивая. Но, обманутый или оскорбленный в своих чувствах к Нефертити, он, по-видимому, поквитался с нею, оставив без глаза одно из ее изваяний – знаменитый берлинский бюст!
Даже если Тутмес и слыл именитым художником и царская семья нередко назначала его запечатлевать свои образы в камне или гипсе, нет никаких доказательств того, что он был влюблен в царицу. К тому же Нефертити вряд ли решилась бы изменять мужу на виду у всех! Да и потом, трудно представить себе, чтобы собственный муж отселил ее в дальние приделы дворца за то, что она совершила непростительный проступок, став якобы любовницей скульптора. Куда более объективным было бы предположить, что Тутмеса призвали ко двору и наделили имением с мастерской в награду за его таланты. Между тем, поскольку легенды и любовные предания имеют свойство переживать время, эта связь неизменно муссируется в тех или иных текстах. Нефертити, позировавшая скульптору, безусловно, вызывала в нем вполне оправданное восхищение. И Тутмес, возможно, не мог оставаться равнодушным к чарующей красоте девушки, поскольку, даже если Нефертити и не была столь прекрасна, какой ее запечатлели в камне, она, несомненно, обладала даром очаровывать окружающих. И в этом смысле они с Клеопатрой похожи как две капли воды. Однако суть в том, что Нефертити не была писаной красавицей, хотя, по некоторым свидетельствам, и обладала дивным, певучим голосом и неподражаемым изяществом.
У Нефертити была довольно странная прическа, оголявшая шею и плечи. Откуда же царица взяла такую манеру убирать волосы? Ведь все египтяне предпочитали носить длинные витые парики. Свою новомодную прическу Нефертити, оказывается, позаимствовала у нубийцев. А парики – у воинов Уауата и Куша, сражавшихся против египтян. Прическу на «нубийский» манер у нее, конечно, переняли вслед за тем все придворные дамы. Нефертити любила и узкие, плотно облегающие прямые платья, которые издавна носили египтянки. Кроме того, она подбирала себе такие головные уборы, чтобы можно было подчеркнуть изящество шеи, да и вообще египетские царицы редко надевали короны, отдавая предпочтение диадемам.