Великий Бисмарк. Железом и кровью

В любом случае, мы можем уверенно констатировать несколько фактов. Во-первых, Бисмарк четко осознавал, что французский император резко воспротивится включению южногерманских монархий в Северо-Германский союз. По крайней мере, если не предоставить ему весьма масштабных компенсаций – а их мало того, что взять было особенно неоткуда, так еще и вполне естественно, что глава прусского правительства сам не хотел усиления позиций Парижа в Европе. Во-вторых, «железный канцлер» прекрасно понимал, что война против Франции, если она разразится, должна носить характер действительно национальный, а для этого желательно, чтобы Бонапарт напал первым, и ни у кого в мире не возникло сомнений в том, что Пруссия выступает в роли жертвы наполеоновской агрессии. В-третьих, как и всегда, Бисмарк имел под рукой несколько вариантов действий и проводил свою политику не прямолинейно, а гибко.

Первое столкновение с Францией не заставило себя долго ждать. Оно было связано с небольшим Великим Герцогством Люксембург, расположенным на стыке границ Франции, Бельгии и Северо-Германского союза. Люксембург принадлежал королю Голландии, но являлся членом Германского союза и Таможенного союза, образованного под эгидой Пруссии. В столице Герцогства, считавшейся союзной крепостью, стоял прусский гарнизон. Наполеон III, жаждавший территориальных приобретений, уже давно устремил свои взоры на Люксембург. Приобрести его он собирался вполне законным путем, купив у голландского монарха. С кончиной Германского союза для этой сделки, казалось, исчезли последние препятствия, тем более что во время переговоров с Бенедетти в августе 1866 года Бисмарк отнесся к ней с явной благосклонностью.

К началу 1867 года франко-голландские переговоры уже почти пришли к завершению, оставалось лишь выяснить мнение Пруссии, без согласия которой голландский монарх не хотел предпринимать никаких шагов. Позиция Бисмарка по этому вопросу была достаточно сложной. С одной стороны, глава прусского правительства в течение предшествующих месяцев на неоднократных переговорах с французами поддерживал надежды последних на приобретение Люксембурга – по крайней мере, не давал им решительного отпора. По-видимому, сам он не видел в таком незначительном расширении французской территории большой проблемы. С другой стороны, он прекрасно понимал, что уступка «наследственному врагу» даже «клочка немецкой земли» может вызвать взрыв возмущения у национально настроенной северогерманской общественности. Поэтому Бисмарк предпринял ряд решительных шагов для того, чтобы оставить Францию ни с чем, выступить в роли защитника немецких земель, однако в то же время не доводить дело до войны. Во второй половине марта 1867 года были опубликованы тайные оборонительные и наступательные союзы с южногерманскими государствами (что неизбежно задевало интересы Франции), а 1 апреля в Учредительном рейхстаге прозвучал запрос лидера национал-либералов Беннигсена, касавшийся люксембургского вопроса: правда ли, что исконно германская земля достанется галлам? Комизм ситуации заключался в том, что запрос был инициирован самим Бисмарком.

Сохраняя полное спокойствие, глава правительства дал развернутый и весьма туманный ответ, из которого следовало, что Пруссия своего согласия на передачу Люксембурга не давала и, более того, считает подобную сделку противоречащей немецкому национальному чувству. «Союзные правительства верят в то, что ни одна чужая держава не нарушит права немецких государств и немецкого населения; они надеются быть в силах защищать и оберегать эти права» ^[340]

. Голландский король немедленно отказался от продажи Люксембурга, исключительно выгодная для Франции сделка была сорвана.

Над Европой нависла угроза новой войны. Бисмарк заявлял о том, что вывести войска из Люксембурга и тем более видеть его в руках Франции – значит запятнать прусскую честь. Немецкая и французская пресса немедленно подняла шум, говоря об унижении и угрозе национальным интересам. Прусские военные во главе с Мольтке решительно выступали за войну. «После войны, которая у нас позади, нельзя желать второй кампании, и никто не желает ее менее, чем я, – заявил шеф Генерального штаба в одной из бесед в кулуарах рейхстага. – И все же я должен надеяться, что нынешний повод будет использован для вой ны с Францией. (…) Чем раньше мы выступим, тем лучше. Нынешний повод хорош. У него национальная основа, которую надо использовать» ^[341].