Великий Эллипс

— Во имя империи, — повторил Каслер, и продолжал, как казалось, совершенно не к месту: — Грандлендлорд, я расскажу вам о том, что видел по дороге в этот отель перед нашей встречей. Вторая половина дня, жара невыносимая. Я иду по улицам и думаю о своем, не обращая внимания на жару. И вот я подхожу к площади в конце улицы Иив, где собралась приличная толпа. На стенах зданий вокруг площади — копоть от пожаров и выбоины от пуль, несколько недель назад здесь было завершающее избиение последних энорвийских и туземных защитников Юмо Тауна. В центре площади возвышается эшафот со столбом и плахой. Отряд грейслендских солдат стоит вокруг эшафота.

Из финифтевой коробочки Торвид достал сигарету. Закурил и продолжал слушать — молча.

— Там что-то готовилось, — продолжал Каслер, — и я остановился посмотреть. Очень скоро к эшафоту подкатила телега, в которой сидели одетые в форму констебли, охранявшие заключенного. Им был голый ягарец, которого вытащили из телеги и передали в руки нашим соотечественникам. Громко зачитали приговор и обнародовали преступления осужденного. Оказалось, это был просто рабочий с алмазных копей, и его вина заключалась в том, что он сбежал со своего места работы, то есть нарушил старый энорвийский закон, который, несмотря на установление грейслендского правления, остался в силе. Более того, побег этого ягарца рассматривался как двойное преступление. Наказание, закрепленное законодательством, предполагает как битье кнутом, так и отсечение частей тела. Наказание виновного исполняли грейслендские солдаты на глазах собравшейся публики, — Каслер рассказывал без эмоций, спокойно. — Туземца привязали к столбу и били кнутом, пока спина не стала красной от крови. Затем его подвели к плахе, где грейслендский сержант топором ампутировал этому преступнику правую ступню — необходимая операция, чтобы отбить у него охоту к дальнейшим путешествиям. Рану прижгли раскаленным железом, и преступника — уже в бессознательном состоянии — снова погрузили на телегу и увезли. Полиция и военные разошлись, толпа рассеялась, а я направился к гостинице «Королева алмазов». — Каслер замолчал.

— Ну и что? — спустя какое-то время потребовал продолжения Торвид. — Что ты хотел этим сказать?

— А разве не ясно?

— Я подозреваю, ты собираешься окунуться по горло в трясину сентиментального чувства вины и надеешься и меня утянуть в эту сладкую мерзость.

— Вы говорили о служении империи, — Каслер очень аккуратно подбирал слова. — Это первейший долг нашего Дома испокон веков. Требует ли этот долг слепого повиновения и безрассудной преданности? Если так, то мы, Сторнзофы, добровольно превратили себя в рабов.

— Это еще что такое? — нахмурившись, Торвид потушил сигарету.

— Наша система дала глубокую трещину, — обдумывая слова, ответил Каслер. — У меня не было возможности признать этот факт во время моего уединения на Ледяном Мысе, но я смог воочию увидеть это, будучи солдатом на войне. В течение последних недель, однако, я оказался в мире, где истинное положение вещей нельзя не заметить. Несовершенство структуры империи так очевидно, что только последний глупец может не замечать этого и только лицемер или трус откажется признать это. Я — Сторнзоф, и к тому же Разъясненный, и, как и вы, свято верю в необходимость служения отечеству. Но сейчас я прошу вас, как ваш племянник и член Дома, понять, что мы истинно служим Грейсленду лишь в том случае, когда стараемся исправить величайшие изъяны империи.