Великий Гэтсби. Ночь нежна. Последний магнат. По эту сторону рая

— Что ему мешало — женился бы на тебе, как Эдуард Восьмой на миссис Симпсон, — возразил Стар.

— У него была жена. И он не был таким романтиком… — Кэтлин осеклась.

— Как я?

— Да, — неохотно подтвердила она, словно открывая козырь. — Отчасти ты романтик. В тебе уживаются три или четыре личности, и каждая видна как на ладони. Как обычно у американцев.

— Не доверяй американцам так безраздельно, — улыбнулся Стар. — Они открыты, но переменчивы.

Кэтлин нахмурилась.

— Правда?

— Меняются быстро и внезапно, — подтвердил Стар. — И к прежнему уже не возвращаются.

— Ты меня пугаешь. С американцами было так надежно…

Кэтлин вдруг показалась одинокой, и Стар взял ее за руку.

— Куда поедем завтра? Можно в горы. У меня полно дел, но они подождут. Если выехать в четыре, засветло успеем.

— Не знаю. Ты меня озадачил. Я, кажется, уже не та Кэтлин, которая приехала в Калифорнию искать новой жизни.

В этот миг ему сказать бы «ты ее нашла» — он знал, что так оно и есть, что нельзя отпускать Кэтлин, — однако иное чувство склоняло его не поддаваться мальчишеским порывам, решить взвешенно. И ничего не говорить до завтра. Кэтлин смотрела на него по-прежнему, скользя взглядом от лба к подбородку и обратно, знакомо поводя головой из стороны в сторону.

…Это твой шанс, Стар, остерегайся его упустить. Эта женщина создана для тебя, она может тебя спасти, вернуть к жизни — о ней нужно будет заботиться, ты обретешь для этого силы. Удержи ее. Скажи что хотел, не дай ей уйти. Вам обоим невдомек, что где-то вдали, за границей ночи, «американец» изменил планы. Его поезд мчится через Альбукерке, расписание выверено, машинист пунктуален. К утру «американец» будет здесь.

…Водитель свернул вверх по холму, к дому Кэтлин. Место казалось Стару уютным даже во тьме: присутствие Кэтлин словно придавало особое очарование всему — лимузину, прибрежному дому на мысе, даже городским дорогам, видевшим их вместе. Холм, на который они сейчас поднимались, тихо светился, приглушенные звуки наполняли душу радостью.

Прощаясь, он вновь ощутил, что не в силах ее отпустить, даже на короткие часы. При разнице всего в десять лет его чувство скорее казалось ему похожим на беспокойную, нетерпеливую любовь стареющего человека к юной девушке. Отчаянно не хватало времени, сердце-хронометр отсчитывало секунды, подталкивая Стара нарушить логику всей прежней жизни — войти в дом вместе с Кэтлин и сказать: «Теперь это навсегда».

Кэтлин тоже медлила в нерешительности — розово-серебристый иней готов был растаять под весенним солнцем. По-европейски почтительная к властям предержащим, она все же обладала безграничным самоуважением, которое не позволяло ей ступить далее. Она не питала иллюзий насчет мотивов, правящих королями.

— Завтра съездим в горы, — сказал Стар.

От его решений порой зависели многие тысячи жизней — и вдруг так внезапно теряется чутье, которым ты жил двадцать лет…

Назавтра, субботним утром, Стар занимался делами. В два часа, вернувшись после обеда, он застал в кабинете ворох телеграмм: съемочное судно пропало в Арктике, кинозвезда замешана в скандале, сценарист требует через суд миллион долларов. Гибнут евреи в Германии. Последняя телеграмма бросилась в глаза:

Я вышла замуж сегодня в полдень. Прощай.

И рекламная наклейка: Лучший ответ — телеграмма «Вестерн Юнион».

Глава 6

Ничего этого я не знала. Я уехала на озеро Луиз, а когда вернулась — к студии не подходила. Наверняка так и отправилась бы на восток в середине августа, не позвони мне Стар.

— Хочу попросить о помощи, Сесилия: не устроите ли мне встречу с коммунистом?

— С каким? — ошеломленно переспросила я.

— С любым.

— Вам их что, на студии не хватает?

— Мне нужен кто-то из главных — из Нью-Йорка.

Прошлым летом я с головой ушла в политику и могла бы устроить встречу хоть с Гарри Бриджесом. Но потом я вернулась в колледж, мой парень погиб в автокатастрофе, и я напрочь выпала из той среды. Сейчас и до меня доносились лишь слухи, что поблизости обретается кто-то из марксистского журнала «Нью мэссес».

— Неприкосновенность гарантируете? — шутливо спросила я.

— Разумеется, — всерьез ответил Стар. — Не трону даже пальцем. Только чтоб не косноязычный. И пусть захватит литературу.

Он будто собрался встречаться с адептами культа «Я есть».

— Вам блондинку или брюнетку?

— Нет-нет, мужчину, — поспешно вставил Стар.

Звук его голоса меня оживил: с тех пор, как я застала отца с секретаршей, все на свете казалось мне лишь барахтаньем в чьих-то плевках. Со звонком Стара все изменилось — и мое отношение к происшедшему, и даже сама атмосфера.

— Вашему отцу, наверное, лучше не знать, — продолжал Стар. — Может, выдадим коммуниста за какого-нибудь болгарского музыканта?

— Не волнуйтесь, они давно уже одеваются как все, — заверила я его.