Великий Яковлев. «Цель жизни» гениального авиаконструктора

Черт бы побрал этого Ганиша! Адольф скрежетал зубами, повторяя его имя. Художник, творец, вынужден был отправляться на поденную работу, чтобы этот пройдоха мог жить припеваючи. Адольф злился, но понимал, что именно благодаря способностям Карла его пейзажи и натюрморты находили сбыт, но дележ прибыли на равные части возмущал молодого художника. Добро бы Карл тратил деньги достойно, а то все на танцзалы, на девушек. Нет, все свои свободные деньги Адольф тратил на оперу. Моцарт, Гайдн и, конечно, Вагнер. Музыка Вагнера вызывала в молодом художнике неизъяснимый прилив гордости за принадлежность к самой великой нации мира…

Сегодня путь Адольфа лежал на привокзальную площадь. Ему давно хотелось запечатлеть на холсте роскошное здание венского железнодорожного вокзала – оно привлекало его не только как художника, но и как архитектора – Адольф Шикльгрубер к своим двадцати двум годам имел за плечами провал вступительных экзаменов не только в художественное училище, но и в архитектурную академию. Однако эти неудачи не поколебали его мнения о собственных талантах, а лишь укрепили во мнении, что в Австрии, великой германской земле, чистокровному немцу достойно устроиться в жизни стало невозможно из-за засилья евреев, чехов, мадьяр, которые даже в имперских учебных заведениях определяют судьбу людей арийской расы.

Январское солнце заливало жидким светом привокзальную площадь, и той игры света и теней, которые так нравились ему, Адольф не увидел, и настроение его окончательно испортилось. Идея запечатлеть на холсте Венский вокзал родилась у Адольфа три недели назад, в рождественскую ночь 1912 года. Тогда здесь на площади магистрат устроил народное гулянье с бесплатной раздачей подарков, с горячим пуншем, и ярко освещенный вокзал казался ему, измученному постоянным безденежьем, голодом, задавленному унижением (задавленному, но не сломленному, нет, господа, не сломленному!) отправной точкой в новую жизнь. Но рождество прошло, настал серый январь 1913 года с серыми буднями полуголодной жизни, и сейчас, глядя на толпы людей, вытекающих из дверей вокзала, одетых в серые одежды, жизнь показалась совсем серой и беспросветной. За годы работы на венских площадях Адольф научился различать эти серые потоки: берлинская публика была не в счет, а вот пассажиры из Польши, поляки резко отличались от итальянцев, сербы от румын, французские путешественники не шли ни в какое сравнение с болгарами.