Великий князь Николай Николаевич

При всем том было бы несправедливо сказать, что великий князь был поставлен в такие условия, при которых он был не в состоянии ознакомиться самым подробным образом с планом войны и проектом первоначального стратегического развертывания русских вооруженных сил. Читатель уже знает, что много лет тому назад, будучи генерал-инспектором кавалерии, великий князь был официально извещен тогдашним военным министром генералом Куропаткиным о предназначении его на случай войны на Западе главнокомандующим Северо-Западным фронтом, развертывавшимся против Германии. По его избранию начальником штаба этого фронта был предназначен генерал Палицын, занимавший в течение трех лет пост начальника русского Генерального штаба. Оба эти лица были спаяны тесными узами общей работы; к заявлениям и требованиям их в Военном министерстве внимательно прислушивались, и предположение, что они могли быть незнакомы с общими соображениями на случай войны и лишены возможности влиять на их характер, совершенно невероятно. В делах Главного управления Генерального штаба имелось немало записок великого князя Николая Николаевича по различным организационным и оперативным вопросам, относящихся к периоду времени с 1892 по 1909 г.

На всем изложенном приходится останавливаться очень подробно потому, что автору этих строк приходилось встречаться с мнениями о том затруднительном положении, в котором оказался великий князь при своем внезапном назначении на пост Верховного. Лучшим же подтверждением справедливости моих слов о знакомстве великого князя с существовавшими предположениями служит то обстоятельство, что, будучи назначен на пост главного руководителя боевых операций русских войск, великий князь Николай Николаевич оказался настолько в курсе дела, что в добавление к тем сведениям, которыми он обладал, ему потребовалось представление лишь нескольких детальных докладов.

Остается утверждение, что в этих планах не могли проявиться в полной мере индивидуальные черты его характера и натуры. Против этого утверждения спорить, конечно, невозможно. Можно только отвести этот аргумент соображением, что такова была органическая неправильность в устройстве русского Военного министерства вообще, через которую должно было перейти всякое лицо, назначенное на должность Верховного (за исключением императора и генерала Сухомлинова). Однако мной было уже отмечено, что в современных условиях и при массовых армиях значение личности главнокомандующего в большей мере ограниченно. Можно еще отметить, что наступательный план войны, положенный в основу нашего стратегического развертывания, вполне отвечал характеру лица, назначенного Верховным главнокомандующим. Наступление в Восточную Пруссию с силами, которые способны были бы приковать к себе от 5 до 6 германских корпусов на Восточно-Прусской границе[5], требовалось нашей конвенцией с Францией, причем тот, кто знал великого князя, и помыслить бы не смог о возможности изменения им данного Россией слова; наконец, вторжение в пределы Австро-Венгрии диктовалось не только стремлением приобрести себе известную безопасность и свободу действий против Германии, но и задачей поднять против Австрии входивших в состав этой монархии славян. К сожалению, наши силы против Австро-Венгрии не представилось возможным при первоначальном развертывании увеличить количественно ввиду настойчивого, достаточно обоснованного позицией Швеции требования о временном оставлении в районе Петрограда 6-й армии в составе трех корпусов, а также вследствие значительного запаздывания в прибытии на границу войск отдаленных округов (из Сибири, Туркестана и Закавказья).

Будучи одним из самых приближенных сотрудников русского Верховного главнокомандующего в 1914–1915 гг. по стратегическим вопросам, я никогда не слышал от великого князя несогласия с основами первоначального стратегического развертывания.