Увидев такое, я впадал в гнев.
Я бил господина Р. Крузо всем, что попадало мне под руку.
Семихатка выл от восторга: «Держите свет!» И опять, опять, опять из-за острого мыса, из-под растрепанных пестрых облаков выскакивали длинные пироги, опять Валю Каждую бросали на песок, и босой господин Р. Крузо, рабовладелец, подло и боязливо оглядываясь – не преследует ли его неистовый Пятница? – шлепал к прекрасной пленнице…
«Знаешь, – заметил мне Робинзон в минуту отдыха. – Ты не сильно налегай на кулаки, а то я тебе глаз выстрелю. – И пояснил: – Я на Вальку наступаю не потому, что мне этого так уж хочется, а потому, что так предписано сценарием».
«А меня полегче швыряйте, – жаловалась на дикарей Каждая. – Вы же видите, я совсем без одежд! Вот и вот. У меня синяки на бедрах!»
Каждая! Каждая! Каждая!
– Бери ее, Робинзон, бери, сука, сволочь! – вопил Семихатка. – Бери грубо! Еще грубее. Притисни к дереву, пусть застонет! Ну как ты ее берешь? Разве так берут пленницу? Она ничтожная пленница, а ты самец, ты альфа-самец, в тебе нет ничего человеческого! Ты изголодавшийся потребитель! Где страсть? Где мускусный запах?
И яростно вопил: «Пятница!»
Меня не надо было просить дважды.
Я показывал,
– Дайте Пятнице нож! – вопил Семихатка. – Дайте ему длинный нож!
И нож мне подавали такой, что им можно было проткнуть самую длинную свинью Насибулина…
Каждая! Каждая! Каждая!
«Не делай из губ розочку! – вопил Семихатка. – Ты пленница! Ты ничтожна! В тебе пробудили самку. Самку человека. Теперь смерть от морского чудища – вот путь к свободе!» И кричал мне: «Бери ее, сволочь! Бери наконец. Пусть почувствует, чего стоят настоящие дикари!»
Водоворот у острова крутил щепки и белую пену, что-то там хлопало по воде, угрюмо вздыхало, чавкало, причмокивало жадно, но голос Семихатки перекрывал все звуки.
«Там живое…» – нежно шептал я Каждой.
«Где?» – со страстью прижималась ко мне самка человека.
«Под островом…»
«Я боюсь…»
Но вместо чудища вылез однажды из влажных кустов приземистый человечек в защитных шортах, в армейской рубашке, в тяжелых башмаках. На Валю Каждую он даже не взглянул. «Как мне пройти к острову Грига?»
Каждая! Каждая! Каждая!
Светящийся накат.
Водяные валы, выкатывающиеся на песок.
Злобный нежный июль одна тысяча девятьсот семьдесят первого года.
Потом потребовалось снять коз.
Но на Шикотане никаких коз не было.
Не было их и на Итурупе. Может, какая случайная жила на Симушире или на Шумшу, но гнать туда военный самолет даже товарищ Каюмба не решился. Просто купил старую козью шкуру у Насибулина. «Какие, глядь, проблемы?» Надо сыграть стадо коз – сыграем. И все почему-то посмотрели на меня.
Я удивился: какое стадо?
Семихатка сказал: самое обыкновенное!
Да как же солист, поразился я, может исполнить партию хора?
Это зависит всего лишь от партитуры, прорычал мне в ответ Семихатка.
На меня напялили вонючую шкуру, зашили, навели грим, вычернили хвост и бороду, подтолкнули, прикрикнув: «Двигай рогами, глядь!» И я сделал первый шаг. Первый короткий шаг. Как на Луне Армстронг. И шаг этот, впоследствии тысячекратно повторенный на пленке, действительно дал иллюзию огромного, блеющего козьего стада, несущегося к верной гибели – к пропасти. А Валя Каждая в ужасе воздевала руки. Совсем ничего не было на ней, кроме веревок.
Тетрадь шестая. Хор звезд
Я неторопливо шел по отливу.
Женщины, собиравшие морских гребешков, окликнули меня.