Великий Краббен (сборник)

Сказкин (сдержанно): Я многое видел… Попейте с мое… Не дай вам Бог оказаться лицом к лицу с таким… Только какое лицо?.. Морда плоская, тупая, будто голову крокодила насадили на толстую шею. На груди ручонки болтаются. Каждая по метру, но кажутся крошечными. А тело треугольное, вниз расширяется, ноги расставлены, трехпалые – прямо птица. Мышцы накачал, но при таком заде голова вряд ли нормально работает. На такой скотине только бревна таскать. Я в Калькутте был. Там на слоне сидит мальчишка и машет палочкой. А этому помаши… Ага… Он как чугунный, и на каждой лапе по три пальца с когтями… Мне бы такого в плотницкую бригаду, он бы у меня таскал тяжести. А тут вылез из папоротников и пасть разинул. Наверное, свитер мой разозлил его. На мне свитер был на голое тело – рыжий, крашеный. Жена перевязывала раз пять, он растянутый, надеваю только на работу. Трехпалый даже перегнулся в поясе, чтобы получше рассмотреть, но я ждать не стал. Рванул под мохнатые деревья. Вот, думаю, край, где не надо растить овец! Везет абхазцам. Стриги деревья и вывози тюки с растительной шерстью. Так сказать, малое предприятие. Торгуй, никто не обвинит в мошенничестве. Правда, этот трехпалый… Я думал, что он, как беременная корова, будет ковылять и спотыкаться, а он рванул, будто паровик по рельсам. Хрипит, дышит страшно, интерес ко мне выказывает… Я тоже – бежать, под папоротниками уперся в каменную стену. Бегу вдоль нее, путаюсь в гнилых ветках. А этот не отстает. И вдруг в темной сырости под папоротниками – вертикальная кривая расщелина, будто топором ее там пробили. В человеческий рост. Я проскочил в нее и упал на горячий песок. Ползу, думаю, плохо мне. Сунет лапу трехпалый, и конец. Хорошо, что тележку за собой не потащил, оставил в ущелье, трехпалый туда по осыпи не поднимется. Там все рыхлое, источено дождями и ветром…

НК

: А переплыть реку?

Сказкин (крестится): Да ну, вы скажете… Войти в реку, конечно, можно, но только один раз. Больше не получится. У самого берега икра бултыхалась – мутная, грязная, будто нарыв выдавили. И тянулись зеленые бороды, как кисель. По течению. А в просвете – глаз. Смутный, огромный. Смотрит сквозь муть кто-то. Играть я с ним в гляделки не стал. Обежал по периметру пляж и понял, что попал в ловушку. Если трехпалый поймет, где я, то запросто продавит рыхлую каменную стену. Или вброд обойдет мыс…

НК

: При вас было оружие?

Сказкин (сморкается): Вы чё! Какое оружие? Инструмент в ящике остался, я ведь в уборную поехал. Думал, там за бочками. В карманах зажигалка бензиновая, платок да тюбик крапп-лака. Если написать слово на заборе – светится, издалека видно.

Ладно. Залез на уступ. Камень крошится, но держит.

А трехпалый так и бродит снаружи за каменной стеной. Как взбесившийся подъемный кран. Припрыгивает, волочит левую лапу. Ну, слоны, понимаю, могут бревном отдавить себе ногу, а этот-то как стал хромым? Неужели, думаю, есть в этом лесу и такие звери, что этому поддадут? Прикидываю: как только успокоится, шмыгну вверх по осыпи, а то академик Угланов у нас строгий, хотя, конечно, лучше попасть под его разнос, чем в пасть трехпалого. Озираюсь. Убежище мое размером с пару футбольных полей, низкий берег занесло гнилой икрой, обломками мохнатых веток, зеленой слизью. И вьются по течению такие же зеленые кисельные бороды. А из-под них – опять глаз. Неотступный. И на уступах скалы – грибы. Плотные, пластинчатые, розовые, иные в мой рост, а я ведь все метр семьдесят! И шляпки у грибов как шляпы. В Диксоне малайки в таких нагишом ходят по берегу.

Только успокоился, с шипением, с хихиканьем, с клекотом орлиным высыпали сквозь щель на песок двуногие уродцы. Как крупные куры. Клювами долбят, шипят. Десятка два. Пронеслись, как порыв метели, закрутили пыль столбом, где валялся какой гриб – унесли. Головки крошечные, плечики узкие, на острой груди по две лапки. Каждая тварь – мне по пояс, ни секунды без движения. Мне в камере предварительного заключения один кореш рассказывал, что видел что-то такое в Институте генетики. Он до посадки работал подсобником лаборанта. Ну, потихоньку от начальства сбывал на рынке лабораторных зверей. Чумных не трогал, конечно, а если там с пятью лапами или с двумя головами – такие шли за милую душу. Особенно ценились двуглавые орлы. Их скопом закупала местная администрация. А вот красного червяка величиной с кошку кореш сбыть не успел, словили. Так эти тоже, наверное, вырвались из Института генетики. Или кореш сбыл их оптом в Сухуми. Пылят по песку, трясут голыми задами, как ощипанные куры. Пронеслись и снова ввинтились в щель. Все два десятка. Сразу – тишина. И в этой тишине остался только один, зато самый хитрый. Шкура в выпуклых узорах, будто в тесненных обоях, косит то одним, то другим глазом, как курица, шарит задней ногой в песке. Шарил, шарил и выволок яйцо.

По глазам видно, что не его яйцо.

Не может быть у такого мелкого ублюдка таких крупных яиц.

«Брось!» – кричу. Он и заметался. Сперва к реке, потом к той щели.