Великий Кристалл. Памяти Владислава Крапивина

Я огляделся и вдруг понял, куда забрел ― мы были точнехонько у скалы, где полтора месяца назад разбился Дилион ― он мне ее тогда описал как «три каменных пальца смотрят вверх». Три каменных отростка и вправду были похожи на тонкую трехпалую руку.

– Ну, отдохнул? ― спросил Фокин нетерпеливо.

– Подождите-ка, Сергей Василич, ― сказал я медленно. ― Это здесь Дилион… Он мне говорил, что тут, под скалой, он почувствовал, что есть… ну, «что-то».

– У всех у нас есть «что-то», ― устало огрызнулся Фокин. ― Мне бы сейчас свое «что-то» твоей маме показать, Евгении Ивановне, а?

– Мапе, ― машинально поправил я, чувствуя внутри странную отстраненность, будто между мною и Фокиным, да и всем миром, натягивалась тонкая прозрачная пленка, холодная на ощупь. Я лег на живот и подполз к краю скалы, ожидая увидеть там ― ну не знаю ― черную дыру в пространстве например. Но подо мною просто уходил вниз желто-серый утес, а под ним росли неприятного вида колючки. Ничего интересного не было, но я продолжал смотреть и ждать, не обращая внимания на недовольное «бубубу» Сергея Васильевича издалека. Скала под нами дрогнула раз, другой, но не угрожающе, как при землетрясении, а ровно, мягко, будто забилось огромное сердце.

Я сел и отполз от края. И из-под скалы медленно поднялось необыкновенное существо ― он был огромный, фиолетовый, с гибким длинным телом, с крыльями цвета неба. Восемь пар желтых глаз смотрели на нас.

– Вы его видите, Сергей Васильевич? ― спросил я медленно.

– Вижу, ― сказал Фокин сдавленным голосом. ― Ох, какой… А мы за столько лет ни разу… А мама твоя говорила, что надо на исследовательские экспедиции ресурс… Вот это новый вид! Как мы его…

– Бармаглот, ― сказал я. ― Если есть снарки, должен быть и Бармаглот…

– Вот зубищи… Осторожнее!

Фокин закричал, когда Бармаглот, перевернувшись в воздухе фиолетовым вихрем, вдруг бросился ко мне и острым когтем на краю крыла распорол мне скафандр вместе с кожей ― от бедра до горла. Чистый, нефильтрованный воздух Лепуса пах озоном, корицей и моей кровью.

– Не дыши, Дей! ― в панике крикнул Фокин. Я засмеялся от нелепости предложения. Как же не дышать? Бармаглот больше не нападал ― парил у края скалы прямо перед нами, внимательно смотрел на меня всеми своими глазами. Я дышал жадно, не мог удержаться, в голове у меня поплыло, глаза его казались желтыми звездами ― я мысленно стал проводить линии, соединяя точки. Получалась фигура, похожая на песочные часы. Бармаглот моргнул тремя глазами из восьми, потом всеми, потом одним ― и каким-то образом я его понял.

– Не надо, ― сказал я и пинком вышиб у Фокина из рук взведенный на существо арбалет.

Бармаглот позвал меня ― и я шагнул, протянув вперед дрожащую руку. Мне показалось ― я падаю со скалы, но на самом деле я просто выпал из своего тела ― и попал в него, в Бармаглота, внутри он был фиолетовым и прохладным, и спокойным, и я его понимал, как себя самого. Он хотел мне что-то показать, что-то важное. Не для него, для меня. Мы быстро полетели обратно, к кораблю, и я увидел его сверху ― огромное, частично вросшее в землю металлическое яйцо. Сквозь грунт, слежавшийся от исполинского веса, мы нырнули в пустоту под ним, в гигантскую пещеру с каменным потолком, идущим трещинами от веса корабля. В абсолютной темноте глазами Бармаглота я видел километры пустоты между потолком и дном пещеры, видел, как трещины углубляются и расширяются, не быстро, но неостановимо. Что случится, когда все мы рухнем во внутренности Лепуса ― без защиты воздушных подушек и силовых щитов, в облаке каменного крошева и пыли? Сколько из нас переживут удар? Смогут вылезти обратно на поверхность? Продержатся в живых без синтезаторов воды, сумеют починить оборванные соединения батарей? Я в ужасе метался по огромной пещере. Было очень холодно. Потом вдруг стало жарко и светло, потом горячо и тяжело, потом никак, темно, всё.

– Дей, ― звал меня мапа. ― Дей…

Илонка клала на лоб прохладную руку.

– Давай, просыпайся уже, ― сказала она. ― Спящий принц…

Потом она наклонилась ― от нее пахло хлебом и цветами, ― потрепала меня по волосам и сухо, быстро поцеловала в губы. Ушла.

Как полагается по сказочным законам, после этого я почти сразу проснулся. Было очень темно, я открыл глаза, но ничего не увидел.

– Ты очнулся! ― Мапа бросился ко мне, я узнал его запах, его руки.

– Где мы? ― спросил я. ― Что случилось?

– Фокин накрыл тебя своим телом и выстрелил в воздух из лучевого… Возгорание, взрыв, трава вокруг вспыхнула, вас быстро нашли, ты выжил, сынок, выжил, теперь все будет хорошо…

– Что с Сергеем Васильевичем?

– Обгорел, едва живой, ― сказал мапа и заплакал. ― Кожу наращивать слишком больно, я его положила пока в холодный анабиоз… Он не возражал… Что же мы теперь делать будем, сынок?

– Ну, может, свет включим? ― предложил я. ― Чего мы сидим-то в полной темноте?

Мапа всхлипнул, и тогда я вдруг понял. Я ослеп.