Глава первая

Хорст Собота уже много лет не любил ходить в лес, хотя его прекрасный дом отделяли от него только палисадник и песчаная дорога. Он даже не любил сидеть на веранде с разноцветными стеклышками, потому что с этого места можно было видеть сумрачную глубь деревьев. Он предпочитал спускаться к озеру по отлогому склону, узкой извилистой тропкой через сад с низкоствольными плодовыми деревьями и часто по многу часов просиживать на трухлявых мостках среди камышей. Озеро было таким же огромным и непроницаемым, как лес, но в жаркие дни либо зимой, когда его покрывал толстый лед и засыпал снег, оно умело становиться неподвижным и словно погружаться в отдых или сладкий сон. Лес никогда не спал – даже зимой в нем постоянно что-то шуршало, шелестело, трещало или поражало пугающей тишиной, которая в каждую минуту могла переродиться в крик, вызванный бурей. Как чуткий и опасный зверь, он только дремал, готовый в каждую минуту очнуться и схватить свою жертву.

Достаточно было на минуточку отвлечься – и уже со стороны леса на поле Хорста Соботы летели малюсенькие семена березы, птицы несли в клювиках семена сосны, как крылатые мотыльки, перелетали через дорогу семена клена, который вырос как раз по другую ее сторону. Достаточно было год не обращать на это внимания – и где только можно – даже в палисаднике перед домом и возле веранды, посреди георгинов, астр, гладиолусов, тюльпанов, нарциссов, цинний, петуний, гвоздик и мальв – вдруг вырастала березка, клен или сосенка. То же самое случалось и в саду, и даже в кювете – всюду, где только было можно, лес хотел расселиться, овладеть каждым кусочком почвы, даже кучкой земли, которая скопилась в водосточной трубе, потому что и туда посадил березку. Лес был жаден к чужому добру, он хотел бы владеть всем миром. Зарастали старые дороги, древние могилы, тропки и тропинки. Он постанывал и скулил, оправдываясь за свои мелкие провинности, но о преступлениях молчал.

«Где моя жена Хильда и две дочки?» – спрашивал Хорст Собота, а лес только по-своему постанывал и скрипел, ветер шумел в его ветвях. А ведь Хорст Собота узнал от старого Кайле и от всех тех, кто пережил в этих местах ту страшную зиму, когда, как и многие другие, Хильда с дочерьми, коровами и лошадьми спряталась в лесу. И многие уцелели, а они – нет. Никто не знал, что с ними случилось, хоть Хорст Собота, когда вернулся из плена, выспрашивал, писал письма во все концы света. И ждал, пять лет ждал какого-нибудь знака от Хильды, от которой-нибудь из дочерей. Ведь если они были живы, должны же были когда-нибудь отозваться, написать открытку хотя бы с края света, как многие другие, которые тоже тогда потерялись, а потом нашлись. Но Хильду и дочерей, видимо, поглотил лес, впился корнями в их тела, питался ими, набирался сил.

А что случилось со второй женой Хорста Соботы, Гердой, и их сыном Хайнрихом? Ведь Собота вернул себе свой прекрасный дом с верандой, сверкающей цветными стеклами, остался у него и кусочек земли между лесом и озером, и тут он заложил большой сад. Разве не тот же самый лес отнял у него вторую жену и сына, которого он выучил на врача? «Останься со мной и лечи людей», – говорил сыну Хорст Собота. Но тот объяснял, что не может работать в селе, потому что выучился на хирурга и должен совершенствовать свои знания в больших больницах.

Тогда у Хорста Соботы еще не было денег, потому что он был молод и ничего не скопил. Но однажды, после каких-то тайных совещаний, которые Хайнрих проводил со своей матерью, они оба сказали ему: «Или продавай дом и сад старшему лесничему и покупай сыну хорошую квартиру в городе и красивую машину, или мы оба уедем за границу». Они не любили ни этого кусочка земли у озера, ни этого дома с верандой и цветными стеклышками. Нет, ничего они, похоже, не любили, кроме самих себя, и не понимали, что Хорст Собота никогда и никуда отсюда не двинется, потому что уже чувствует себя старым и хочет тут умереть и быть похороненным. Он уперся и заявил «нет». Жене и сыну. А на самом деле это «нет» было сказано лесу, к которому он тогда начал чувствовать ненависть.