Великий Сталин

«На траурном митинге выступали три разных человека… Первым был Маленков, вторым – Берия, третьим – Молотов. Различие в тексте речей мне и тогда не бросилось в глаза… Однако та разница, которую сейчас по тексту речей не уловишь (ещё как уловишь! – С.К.), но которая была тогда для меня совершенно очевидна, состояла в том, что Маленков, а вслед за ним Берия произносили над гробом Сталина чисто политические речи, которые было необходимо произнести по данному поводу. Но в том, как произносились эти речи, как они говорили, отсутствовал даже намёк на собственное отношение этих людей к мёртвому, отсутствовала даже тень личной скорби (отнюдь нет. – С.К.), сожаления (? –

С.К.) или волнения, или чувства утраты, – в этом смысле обе речи были абсолютно одинаково холодными. Речь Маленкова, произнесённая его довольно округлым голосом, чуть меньше обнажала отсутствие всякого чувства. Речь Берии с его акцентом, с его резкими, иногда каркающими интонациями в голосе обнажала отсутствие этой скорби более явно. А в общем, душевное состояние обоих ораторов было состоянием людей, пришедших к власти (а до этого они что – в трактирах ананасную воду подавали? – С.К.) и довольных этим фактором».

На этом описании сказались позднейшие настроения Симонова – здесь сомневаться не приходится. Но если бы он дал себе труд сверить свои воспоминания с прямыми текстами речей, то, возможно, не написал бы кое-чего из того, что написал. Ибо как раз по текстам речей разницу в их содержании и направленности уловить не так уж и трудно!

Но вначале я приведу ещё одно воспоминание современника событий – автора книги о Маленкове Р.К. Баландина, который пишет:

«…я слушал эти речи по радио. Их текст тотчас улетучился из памяти, но мне показалось, что интонации Маленкова были спокойными, деловыми; Берия говорил с напором и, как будто, с каким-то торжеством, а у Молотова голос порой дрожал от сдерживаемой скорби».

А вот теперь и я возьму в руки номер «Правды» за 10 марта 1953 года с тремя траурными речами.

На первый взгляд они действительно мало отличаются друг от друга, поскольку во всех трёх хватает общих слов. И это особенно характерно, к слову, именно для речи Молотова. Сталин в 1924 году нашёл потрясающие по своей силе слова, чтобы выразить скорбь и своё понимание Ленина, сказав: «Это был горный орёл!» Тогда, перед гробом Ленина, Сталин дал прямую клятву – от имени страны, партии и себя лично – продолжить дело Ленина.

А что же говорилось с трибуны Мавзолея над гробом Сталина?

Я не буду (да и не могу) приводить тогдашние речи полностью, но скажу, что Маленков завершил свою речь так: «Прощай, наш учитель и вождь, наш дорогой друг, родной товарищ Сталин! Вперед, по пути к полному торжеству великого дела Ленина – Сталина!»

А Молотов – так: «Да здравствует великое всёпобеждающее учение Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина! Да здравствует наша могучая социалистическая Родина, наш героический советский народ! Да здравствует великая Коммунистическая партия Советского Союза!»

Как видим, Молотов с ушедшим вождём и товарищем даже не попрощался! Не знаю, где уж тут усмотрели Симонов с Баландиным едва сдерживаемую скорбь…