Великий тес

— Отсюда на погром пойдут ссыльные Осипа! Остальные двумя отрядами налегке пусть обойдут юрты лесом и сделают засады, чтобы никто не ушел живым.

Казаки и охочие побросали мешки. По знакам Черемнинова и Похабова побежали за ними лесом, вокруг пастбищ. Среди первых несся Ивашка Струна. Он тяжело дышал и зловеще скалился.

Когда отряды подошли к краю леса, напротив холма, где стояли юрты, с другой стороны уже слышалась стрельба. Братские всадники, вырвавшись от Осипа Галкина и его людей, помчались на полдень и попали под ружья Похабова с Черемниновым.

Васька Бугор убил коня под одним из беглецов. Он рухнул наземь, перевернулся через спину. Мужик успел выскочить из седла и, пока поднимался на ноги, был скручен Илейкой.

Подмога братским мужикам не подходила. Горело пять юрт. Ссыльные сгоняли разбежавшийся скот. Струна, алчно зыркая по сторонам, успел что-то высмотреть, кинулся в кустарник и вскоре выволок из него братскую девку. Она не противилась, только сжимала в нитку посиневшие губы. Черная коса волочилась по земле. Белели полные незагоревшие девичьи колени. Ивашка нес ее, взвалив на плечо, как мешок.

Похабов велел Антипу Сорокину влезть на дерево и оглядеться. Тот забрался на высокую сосну. Крикнул оттуда, что братских отрядов не видно. Ловко, как белка, спустился вниз, стал шарить за воротом, вытряхивая сучки и хвою.

Похабов повел своих людей к братскому стану. Возле чадящих углей на месте бывших юрт валялось пять мужских тел. Кучкой сидели притихшие бабы и дети. В стороне глядели под ноги трое связанных мужчин.

Илейка Ермолин, похваляясь добычей, подтолкнул к ним своего ясыря. Василий Черемнинов высмотрел среди пленных и окликнул одного из мужиков, взял его за рукав халата и повел к атаману.

— Этот окинский! — сказал. — Бывших верных князцов Култуза и Алдея родич!

Сын боярский строго посмотрел на пленника, подозвал Шухтея, велел спросить, отчего мужик оказался на здешнем стане.

Митька стал переминаться с ноги на ногу, чесаться, бормотать какую-то нелепицу. Ясырь его явно не понимал. Толмач вдруг вскипел:

— Да у них в каждом роду свой язык! Я один только знаю!

— Ничего ты не знаешь! — выругался Радуковский. — Спроси у вожей, понимают ли братов?

Шухтей спросил. Один ответил ему, что понимает. Митька стал говорить ему по-тунгусски, тот передавал сказанное атаманом братскому мужику, затем снова Митьке. Кое-как узнали, что пленный имел здесь свояков по жене. Приехал, чтобы обменять коней по прежнему уговору. Сказал, что главные над здешними мужиками князец Контури и балаганец Куржум.

По словам пленных, их князцы, не дождавшись казаков, ушли на Оку воевать тамошних верных казачьему царю Алдея и Култуза. Здесь оставлены были только сторожевые юрты.

— Бояркан с Куржумом да окинец Кодогон заодно! — напомнил Черемнинов. — Бояркан сколько хотел, столько давал ясак. Куржум моих служилых бил.

Радуковский выслушал пленного окинца, велел дать ему коня и отпустить, чтобы всем сородичам сообщил о мести казаков и о том, что ясырей они готовы отдать за выкуп.

Окинец с радостью ускакал от сожженного стана. Радуковский велел до выкупа держать ясырей при нем, чтобы никто их не обижал.

На другой день служилые и охочие на захваченных лошадях и пешими двинулись к Оке. Шли они медленно: гнали захваченный скот. Радуковский высылал вперед ертаулов и вожей. Они то и дело встречали кочующих тунгусов, которые уверяли, что не воевали с лучи, а ясак давать боялись. Все жаловались на братов. Васили it Черемнинов и сам уже путался, какие роды были верны острогу, какие изменяли.

В середине августа, на Успенье Богородицы, к отряду вернулись все ертаулы. Они сопровождали окинских князцов Мунгала и Култуза с их дайшами. Два отряда встретились с предосторожностями. Окинцы дали верных заложников, привезли ясак за нынешний и прошлый годы, сказали, что острог они не жгли, казаков не грабили. Это сделал Куржум с балаганцами.

Он и с них требовал ясак, выпасал свой скот на их пастбищах. Услышав про казаков, отобрал у окинцев скот и ушел вверх по Оке.

Князцы советовали Радуковскому поставить острог рядом с их улусами, а не на прежнем месте. Предлагали выкупить ясырей за скот.

Ивашка Струна и Васька Бугор настороженно прислушивались к переговорам. Как только услышали про выкуп, так заволновались, призывая служилых к справедливости:

— Пусть соболями дают или серебром! На кой ляд нам их быки?

— Тунгусы купят! — подсказывали казаки.

Коней для погони окинцы дать не могли: балаганцы угнали их табун, оставив только лончаков — жеребят-двухлеток да старых кобыл. Свободных седел у них не было.

Радуковский оставил на устье Оки добытый при погроме скот и на лошадях, которых захватили, погнался за Куржумом. На каждого верхового в его отряде было по три пеших. Сменяя друг друга, они бежали, держась за подпруги оседланных коней. Кому не доставалось подпруги, хватались за хвосты. Одного из новоприборных злая и резвая бурятская лошадь так лягнула в живот, что пришлось оставить его у костра.