Великое кочевье

Две речки разрезали город, между ними на зеленой стрелке - белые дворцы под праздничными флагами. Площадь переполнена людьми. Ни на одну ярмарку не собиралось столько. Мужчины в новых костюмах, женщины в ярких платьях.

Борлай Токушев шел туда. У мостика для пешеходов остановился, посмотрел на реку: мутная и тихая. Здесь, в предгорьях, нет такой прозрачно-чистой холодной и вкусной воды, какая журчит в горных речках. Скорей бы вернуться туда. Но... перевыборов в Советы в этом году не будет. Борлай не первый раз подумал о том, что хорошо бы поговорить по душам с секретарем обкома партии Копосовым, рассказать ему, как тяжело алтайцу из далеких горных долин жить в городе, где вместо цветущих полян - узкие улицы, вместо могучего кедра - тощие березовые прутики. Сказать ему, что работа в облисполкоме особенно трудна. Председатель часто уезжает в краевой центр или в аймаки. Тогда все идут к нему, заместителю. Перед Борлаем встают вопросы огромной важности. За его спиной - целая область. Ошибется он в решении какого-либо вопроса - это сразу почувствуют на местах.

"Пойду сегодня и скажу: "Отпусти назад, в колхоз, тяжело мне в облисполкоме, грамота моя небольшая, опыта мало"".

Токушев потряс головой:

"Не отпустит Федор Семенович. Хороший мужик, а не отпустит. Тепло улыбнется всем лицом и мягко так скажет: "Я тебе, дорогой мой, каждый день помогаю. Учись и работай". А может быть, даже по-отцовски постыдит: "Ты что же это, испугался трудностей? Нехорошо, друг, нехорошо"".

Вот если бы здесь был Филипп Иванович Суртаев! Тот бы помог уговорить Копосова. Но старого друга перевели на работу в краевой комитет партии. "Разве написать ему? Нет, не стоит зря время тратить. Суртаев тоже скажет: "Надо работать там, куда партия поставила".

По мостику от павильонов бежал молодой человек в синей блузе, сотрудник областного музея.

- Борлай Токушевич, я жду вас с самого утра. Эта алтайка откочевала из аила.

- Куда откочевала? Почему?

По указанию Токушева на выставке поставили три аила и юрту бая. На время праздника было решено "заселить" аилы такими людьми, которые могли бы давать посетителям объяснения. В бедняцкий аил в качестве хозяйки была поселена слушательница совпартшколы Яманай Тюлюнгурова.

- Мы хотели аил оборудовать как жилье алтайцев-шаманистов, деревянных идолов повесили. Она запротестовала, никак не могли уговорить.

Борлай пришел к подножию лысой горы, где стояли аилы. Осмотрев их, он вместе с сотрудником музея отправился искать Яманай по всем павильонам. Они встретили ее у коновязей, где стояли лошади каракольских колхозов.

- Ты почему из аила убежала? - спросил Борлай.

- Они там кермежеков разных понавешали, а я смотреть на них не могу.

- Тебя обком командировал... на три дня.

- Уберите кермежеков - неделю проживу.

Говорила она решительно, морщинка между бровей выражала настойчивость.

- Чудачка ты, Яманай! Ты же знаешь, что никаких богов нет... Ведь это только для показа.

- Я сказала, что не могу слышать ни о кермежеках, ни о шаманах: сердце не терпит.

- Ладно, уберем, - уступил Борлай и повернулся к сотруднику музея: - В соседнем аиле кермежеки есть, а в этом и так ладно. Хватит старого.

Он пригласил Яманай, и она пошла осматривать лошадей своего колхоза. Старик в новом черном пиджаке и новой фуражке чистил серого, в яблоках, жеребца.

- А-а-а, Тюхтень приехал! - обрадовался Токушев - Здорово, старик! Кони у вас сытые. Молодцы! Кто еще из наших здесь?

- Шесть человек. Брат твой приехал.

Яманай покраснела и опустила глаза.

- Который?

- Байрым. Ярманка не приедет, - он в аймаке один остался.

- Меня в Агаш посылают на работу, - сказала Яманай.

- Рад за тебя. Ты там всех знаешь, и работа для тебя будет легкой.

Борлай посмотрел на ее голубое платье с глубоким вырезом вокруг бронзовой шеи, на загоревшее лицо, и ему показалось, что она стала выше ростом, стройнее и еще подвижнее.

...Праздник начался призывными звуками горна. На площадь вступил эскадрон бывших красных партизан из отряда "горных орлов". Флажки на пиках расцвели таежными пионами. Загоревшие физкультурники несли огромные мячи. Улицы были заполнены людьми, спешившими к месту торжества. Знамена, красные повязки на рукавах, флаги... Колхозники из дальних урочищ въехали несколькими колоннами. На большой площади стало тесно. Ближняя гора покрылась яркими нарядами женщин. Белая трибуна посредине площади походила на речной пароход. Борлай вслед за председателем облисполкома поднялся туда. Рядом стояли дальние гости. Якуты и буряты, шорцы и хакасы, рабочие Кузнецкстроя и Новосибирска, Барнаула и Бийска, приехавшие приветствовать область-именинницу.

"Улу байрам! Великий праздник! - подумал Токушев. - Людей - как цветов на лесной поляне! Никогда столько не видел".

Снова заиграл горн. Председатель облисполкома подвинулся к микрофону и объявил праздник открытым. Под звуки "Интернационала", торжественно колыхаясь в голубом воздухе, красный флаг поднялся на вершину высокой мачты. Выставочные павильоны, словно корабли в походе, взметнули вымпелы. На ближних сопках, салютуя празднику, взорвались фугасы.