Великое Предательство. Казачество во Второй мировой войне

О смерти подъесаула Головинского, бывшего в то время адъютантом 1-го Конного полка, близкий ему человек говорит так:

«В тревожные дни перед выдачей в Лиенце, он понял, к чему клонилась «политика» англичан и не верил в их доброе отношение к казакам. Он предупреждал казаков своего полка, чтобы они отходили в горы и там отсиживались.

Когда англичанами было приказано сдать оружие, он своего револьвера не сдал и предупредил казаков, что подходит «последний час».

Когда последовало распоряжение о поездке офицеров «на конференцию», он на нее не поехал. Об этом шаге англичан он говорил как об искусно расставленной ловушке, о предательстве англичан и, призвав казаков в последний раз расходиться в горы, застрелился. И этот его выстрел был последним предупреждением для казаков Конного полка.

Когда к его лагерю прибыли английские машины для того, чтобы вывезти их на погрузку в вагоны, лагерь оказался пустым. Следуя совету покойного, казаки разошлись заблаговременно по соседним горам и лесам.

Тела обоих этих офицеров покоились первоначально на кладбище селения Дользах, в лесу, а затем перенесены на братское кладбище в Лиенце. Сколько казаков и членов их семейств погибло при выдачах, едва ли удастся когда-либо установить точно.

Гибли они 1 июня на площади Пеггеца; гибли в этот и последующие дни от пуль преследовавших их по горам и лесам английских солдат; умирали от ран; кончали жизнь самоубийством.

<…> Точное число погибших так и не установлено и установлено быть не может. Это станет понятным, если учесть тогдашнюю обстановку и настроение переживших трагедию:

1. В эти дни были вывезены для передачи большевикам тысячи людей, учет их не велся, а если и велся англичанами, то данные эти нам до сего времени не удалось получить. Когда наступило некоторое успокоение, стали выяснять, кого нет. Но установить, кто был выдан, кто погиб, кому удалось избежать выдачи и уйти в горы, было невозможно.

2. Оставшиеся невыданными после всего пережитого были морально подавлены. Над ними еще долго висела угроза быть выданными одиночным порядком. Постоянные налеты и наезды советской репатриационной комиссии, база которой находилась в Клагенфурте и которая «охотилась» за бывшими подсоветскими людьми, держали в крайнем напряжении последних. Все это заставляло людей избегать показываться на глаза англичанам, а кто решил уйти из района Лиенца, делал это спешным порядком, в большинстве случаев по ночам.

3. К этому надо добавить, что военными властями были продолжительное время ограничены часы свободного движения.

4. Англичане стремились возможно скорее замести следы их кровавой расправы, а потому торопились с закапыванием жертв насилия. Если к этому привлекались отдельные жители лагеря и духовенство, то им приказывалось молчать о количестве закопанных и избегать всего того, что могло быть истолковано как демонстрация.

5. Местные жители на местах гибели закапывали тела тех, кто был убит при преследовании вне лагеря, или покончил самоубийством.

6. Относительная свобода передвижения представилась лишь к осени 1945 года, когда жертвы были погребены в братских могилах, а большинство могил в окрестностях Лиенца стали зарастать травою, земля осела.

Это и были главные причины, не позволившие подсчитать количество жертв насильственной репатриации населения Казачьего Стана.

Только через несколько лет после трагических дней 1945 года был организован Комитет по наблюдению за кладбищем в Лиенце под председательством архиепископа Австрийского Владыки Стефана, который взял на себя заботу о переносе на кладбище тел, покоившихся в окрестностях города Лиенца. Но к этому времени не осталось и следа от многих отдельных могил, разбросанных по полям и окрестным лесам.

Из найденных могил тела были перенесены на Братское кладбище в Пеггеце. Туда же были перенесены из леса тела подъесаула Головинского и женщины-врача Воскобойниковой, а также с сельского кладбища в Дользахе — полковника Галушкина.

В связи с вопросом о могилах, разбросанных по полям и лесам, надлежит остановиться и на отдельных случаях, свидетельствующих о подавленности затравленных людей.

Одна казачка рассказала, что когда вскоре после 1 июня она шла из лагеря в ближайшее село, то заметила в кустах деревянный крест, сооруженный из веток, подойдя ближе, она прочла нацарапанную на нем надпись с указанием первой буквы имени и полностью фамилии лежащего под ним. Женщина эта оторопела, так как это была фамилия ее мужа, увезенного 28 мая «на конференцию». Она потом в течение нескольких дней приходила на эту могилу, и у нее было желание ее раскопать для того, чтобы убедиться, не тело ли ее мужа в ней покоится. «Но я не знала, как это сделать, — сказала она, — а говорить об этом никому не посмела». Потом было выяснено, что это однофамилец ее мужа.

Был и такой случай, о котором очевидец сказал лишь спустя много времени. Числа 2 или 3 июня 1945 года он видел в подвале одного из бараков лагеря Пеггец много трупов — несколько десятков.