Велимир Хлебников

Дальнейшей разработкой образа положительного героя явится сверхповесть «Зангези». Зангези — пророк, мудрец, проповедник. Образ тоже во многом автобиографичный. Над сверхповестью Хлебников будет работать в 1922 году, подготовит ее к печати, но уже не увидит эту книгу. То, что некоторые стихотворения персидского цикла сразу удается опубликовать, — небывалый случай для Хлебникова. Такого не было ни в Москве, ни в Петербурге.

1 июня в гарнизонном клубе Решта Хлебников, который все еще числится лектором, читает доклад «Чет и нечет во времени — Правда о времени — Судьба в мышеловке — Измерение бога». Клуб был новый, только что отстроенный, его украшали фрески политотдельского художника Давиденко. Фрески изображали шествие народов к мировой революции. Впереди шел перс, рядом с ним индус в чалме и грузин в папахе. Эти фрески вдохновляли Хлебникова, и он с большим подъемом прочел доклад. Аудитория была своеобразная, это Хлебников прекрасно понимал. «Общество — искатели приключений, авантюристы шаек Америго Веспучи и Фердинанда Кортеца» — так он отзывается о своих товарищах-красноармейцах.

Чаще же всего Хлебников и Доброковский, как вспоминает Костерин, сидели или возлежали в какой-нибудь чайхане, курили терьяк и пили крепкий чай… Доброковский рисовал портреты всем желающим, не торгуясь и даже не спрашивая платы. Заказчики сами клали около «русских дервишей» серебро. Доброковский с презрительным равнодушием так же легко выбрасывал это серебро на терьяк или водку. Он обладал прекрасной памятью и очень быстро научился говорить по-персидски. Во время болтовни Доброковского с персами Хлебников, углубившись в себя и беззвучно шевеля губами, обычно молчал… Такое поведение создало и Хлебникову, и Доброковскому славу «русских дервишей», священных людей. Накурившись терьяку, оба так и оставались ночевать в чайхане… «Несмотря на странность этих штатных агитаторов, Реввоенсовет армии справедливо считал их совершенно необходимыми работниками. В религиозных и бытовых условиях того времени, при настороженном внимании к русским революционерам, несущим на своих знаменах совершенно необычайные лозунги, „русские дервиши“ каким-то трудно объяснимым образом усиливали наши политические позиции», — пишет Костерин.

Тем временем правительство Ирана не дремало. В Тегеране был сформирован новый кабинет, который направил все силы на борьбу с Гилянской республикой. Вожди же республики военную дисциплину не соблюдали. Эхсаноллахан, на помощь которому шла Персармия и который в соответствии с достигнутыми соглашениями должен был находиться в Лахиджане, самовольно двинул свои войска на Тегеран и занял деревню Шахсевар на берегу моря. Ревком постановил отозвать Эхсаноллу в Решт, но тот не подчинился. Вслед за отрядами Эхсаноллы двигалась и Персармия с Хлебниковым и Доброковским. Курдские части и пехота (режиманцы) шли по тропам меж рисовых полей и садов, а части Персармии и штаб прибыли в Шахсевар морем в начале июля. В составе штаба были и «русские дервиши». Хлебников и Доброковский поселились в доме, где помещалась охрана штаба. «Живется здесь очень скучно, дела никакого», — пишет Хлебников родителям. Свои совещания штабные работники часто проводили на берегу моря.

В Шахсеваре, как и в Реште, «русские дервиши» — длинноволосые, босые, в живописных лохмотьях, тотчас же привлекли к себе внимание крестьян. «Доброковский и Хлебников, — вспоминает Костерин, — обосновались в чайхане, где их бесплатно кормили, поили крепким чаем и давали курить терьяк. Около них всегда толпился народ. Доброковский рисовал портреты, карикатуры на Реза-хана, на англичан и на языке фарси разъяснял слушателям программу Эхсаноллы.

Хлебников или сидел тут же, присматриваясь к посетителям и прислушиваясь к разговорам Доброковского, или же бродил по ближайшим окрестностям».

Неожиданно «дело» для Хлебникова нашлось. Поэт, прибывший в Иран в качестве лектора революционной армии, поступает на службу к Талышскому хану в качестве воспитателя его детей. В этой должности он проработал около месяца. Жизнь в ханском дворце произвела на Хлебникова сильное впечатление. Особенно ему запомнилась комната, где в полу был вмонтирован аквариум с золотыми рыбками; потолок над аквариумом состоял из большого зеркала, отражавшего его целиком. Хан лежал на подушках, смотрел в потолок и любовался отражавшимися золотыми рыбками. В поэме «Труба Гуль-муллы» Хлебников так описывает этого хана-мечтателя: