Вендетта для Святого. Тихо как тень. Этрусская сеть

Алиби Джеймса Гарвика было стопроцентным. Но Эвелин Паркер могла его легко, очень легко опровергнуть.

В воскресенье у нее до позднего вечера был Макаллистер. Квартиру он покинул через черный ход, спустился служебным лифтом и незаметно вышел через гараж. Поттеру ни к чему было знать о каждом госте, которого она принимает и который поздно уходит. Макаллистер, с которым она условилась на следующий вечер, снова позвонил ей после полуночи. Отменил встречу, потому что ему зачем-то понадобилось уехать в Чикаго. Обещал позвонить в пятницу, как только вернется. Мимоходом упомянул о том, что чуть не переехал их общего знакомого Джеймса Гарвика, который в ужасной спешке перебегал дорогу перед его машиной. Он даже подумал, что тот нес гостям новые запасы алкоголя.

Об этой реплике Макаллистера Эвелин забыла. Она выглядела совсем несущественной. Ничего особенного — гости на десятом этаже пили от души, бутылки могли быстро опустеть, и хозяину дома пришлось бежать за новыми. В ту ночь она не знала об убийстве. А когда узнала, уже забыла о звонке Макаллистера.

Только когда Бревер заговорил о стопроцентном алиби Гарвика, до нее дошло значение слов Макаллистера. Джеймс Гарвик вышел из квартиры именно в то время, когда произошло убийство. И она, Эвелин Паркер, это знает: человек, которого Бревер не подозревает из-за абсолютного алиби, этого человека во время убийства не было дома. Пусть это были даже минуты. Может быть, Гарвик и вправду выскочил на минутку, чтобы добрать бутылок. Но если вдруг полиция бы заподозрила, что четырнадцать свидетелей не говорят правду, Гарвику грозил бы такой допрос, что не позавидуешь.

И Эвелин Паркер знала, что Гарвик, конечно, вышел не за бутылкой виски, — зачем тогда ему это скрывать, этим можно бы даже похвастаться. А знай об этом его гости, рассказал бы и полиции. Значит, у Гарвика были причины куда важнее, чтобы покинуть гостей. Тайно и впопыхах. Иначе ведь на Бродвей он мог отправиться и после ухода гостей. Но в час ночи О’Брайен запирал ворота гаража. Каждый, кто входил или выходил из дома после часа, должен был пройти мимо сторожа или мимо Поттера. И никто уже не мог попасть в «Саванну» незаметно. Если же Гарвик рискнул оставить своих гостей, значит, ему нужно было незаметно попасть на Бродвей и незаметно вернуться. Для этого нужна была чертовски серьезная причина! А что может быть серьезнее, чем убийство? Или желание его скрыть? Эвелин не знала истинных причин такого поведения Гарвика, но главное ей было ясно. Если бы она заговорила, алиби Гарвика рассыпалось бы.

На Бродвее она сбавила ход.

То, что ей известно, можно обратить в деньги. И выгодно, очень выгодно. Притом ей даже не придется рассказывать Гарвику о звонке Макаллистера. Можно спокойно заявить, что она видела сама, как он не оглядываясь мчится через Бродвей. И что она готова молчать, если…

Вопрос был в том, как высоко оценить свое молчание. Когда Макаллистер вернется из Чикаго, ему может прийти в голову та же идея, если только подробности убийства не уйдут до той поры настолько в прошлое, что он и не оценит значение своей встречи с Гарвиком. Но если только Макаллистер сообразит, то, разумеется, заявится к Гарвику за своей долей.

Она свернула направо, на Вестенд-авеню, миновала «Саванну» и въехала в гараж.

— Добрый вечер, мисс Паркер, — поздоровался О’Брайен своим глуховатым голосом. — Сегодня чудный день, довольно тепло для этого времени года.

Она тоже поздоровалась и отдала ему машину.

— Можете поставить подальше, завтра я встану поздно.

— Разумеется, мисс Паркер. Вас проводить к лифту, или…

— Спасибо, — торопливо сказала она, — я хочу еще спросить Поттера, нет ли для меня почты.

Привратник вежливо с ней поздоровался, сообщил, что почты для нее нет, и поспешил распахнуть дверь лифта. Нажал кнопку восьмого этажа и снял фуражку.

Выйдя на своем этаже, она отослала лифт обратно.

Подождала. Повсюду было тихо.

Она взбежала по лестнице на десятый этаж, остановилась, затаив дыхание, у двери Гарвика и прислушалась.

Потом положила палец на кнопку звонка. Кровь усиленно бурлила в ее жилах. Она чувствовала, как стучит в висках.

До нее донесся звонок. На пороге появилась тонкая полоска света. Напряженный слух уловил мягкие шаги. Гарвик еще не спит?

— Кто там? — спросил его голос.

— Я… Эвелин.

Все снова стихло. Потом дверь медленно открылась.

Джеймс Гарвик смотрел на нее удивленно, но не неприветливо. Волосы у него были растрепаны, но глаза не заспаны. На лице проступала щетина. Лениво потянувшись, он зевнул.

— Входите, Эвелин. — Закрыв за ней дверь, он потер глаза. — Должно быть, что-то важное, если вы пришли ко мне в такое время… — Проводив ее в гостиную, он небрежно плюхнулся в кресло и придвинул ей золотую сигаретницу. — Садитесь и рассказывайте, что стряслось.

Она устроилась поудобнее, словно ожидая интересного развлечения. Закурила, чуть опустила уголки губ и повернулась к хозяину в халате из лилового бархата.

— День рождения удался? Четырнадцать человек гостей — это много… Жаль, что вы не сочли нужным вспомнить обо мне…

Гарвик искоса взглянул на нее.