— Хороший вопрос. — Форстер помолчал, дергая себя за выбившуюся прядь в густой брови. — Ответить на него — суть нашей задачи. У меня есть свои представления, но на самом деле я ничего не знаю наверняка. Не больше, чем любой из вас, — добавил он, кивнув Биллу Хокинсу.
«Майкл Вентрис» производил облет Амальтеи. Его сверхпроводящий радиационной щит отклонял потоки заряженных частиц, обеспечивая нормальные условия для экипажа, тратя при этом большое количество энергии. Нашлось шесть гигантских радиоантенн, по одной на каждом полюсе длинной оси и четыре равномерно расположенных вокруг экватора. Такое расположение обеспечивало надежную связь с Юпитером в любое время суток.
Когда они благополучно припарковались в радиационной тени, Тони Гроувз, который отвечал за исследование, аккуратно подвел итоги: «друзья, в этой так называемой луне нет абсолютно ничего естественного».
Двенадцать часов спустя исследовательская группа — Блейк, Ангус Мак-Нил и Билл Хокинс покинула шлюз и выплыла в тень Амальтеи. Мак-Нил был назначен старшим. За тридцать лет космических путешествий он сталкивался и справлялся со множеством чрезвычайных ситуаций.
На поверхности они обнаружили под ногами пену чистого и тонкого водяного льда, его структура напоминала тальк. Гравитация Амальтеи была настолько микроскопической, что о ходьбе не могло быть и речи: все они были привязаны друг к другу, как альпинисты, и неслись по равнине при помощи своих ранцевых маневровых систем.
Из белого тумана перед ними вырисовывалось нечто, черное и паучье, покрытое сосульками, причудливо разбросанными во все стороны.
Бесспорно, это был искусственный объект — вполне возможно, радиоантенна, что казалось вполне вероятным, — но в деталях он был невыразимо чужероден. Огромная круглая установка представляла собой неглубокую чашеобразную решетку более километра в поперечнике, параболоид с центральной мачтой, заканчивающейся в центре.
Целый час они ползали, все рассматривая, пытаясь отколоть хотя бы кусочек, но материал напоминал неразрушимо прочный черный пластик, — ни винтов, ни болтов, ни заклепок.
Ангус Мак-Нил указал на то, что если это антенна, то ее форма явно не предназначена для дальней космической связи, слишком она плоская. — И подумайте о том, — продолжил он, — что движет этими гейзерами, откуда берется эта энергия.
— Может быть, источник энергии вовсе не на Амальтее, — сказал Блейк.
— Что ты имеешь в виду, Блейк? — Раздался в шлемах голос профессора Форстера.
— Еще год назад Амальтея считалась твердым телом. Если жесткость была искусственной, а сигнал медузы каким-то образом отключил эту штуковину, то теперь Амальтея чувствует приливные силы Юпитера и гейзеры, это результат их действия. Если Амальтея действительно состоит в основном из воды, то расширения и сжатия, когда она вращается вокруг Юпитера, достаточно, чтобы она начала кипеть…
…Позже на орбите, Блейк, оставив остальных спорить о том, как и с кем связываются антенны, направился в тесную, но хорошо оборудованную лабораторию корабля.
Ему все-таки удалось с помощью лазерного резака и ионной ловушки добыть несколько молекул чужеродного материала. Спектрометрия ему не очень помогла: никаких экзотических элементов не обнаружилось. Что бы ни придавало этой структуре необычайную прочность и долговечность, это, несомненно, было связано с ее кристаллической структурой, но от нее остался лишь молекулярный хаос, когда Блейк взорвал ее своим лазером.
Он сдался и занялся изучением образцов льда, которые они собрали. Они были более… наводящими на размышления. Он вглядывался в показания приборов, мрачно качая головой, когда заметил, что Форстер наблюдает за ним из проема люка:
— Привет. Пришли посмотреть, как я вспоминаю институтский курс химии.
— Ну и как успехи? — Брови Форстера нахмурились.
— Успехи? Какие успехи — сплошь неудачи. Попытка определить возраст льда по этим кернам, которые мы взяли сегодня, оказалась безуспешной.
— А в чем проблема?
— Получаются сумасшедшие результаты. В кернах показания, отличаются друг от друга на несколько порядков. Может быть, я учился по неправильным учебникам, может быть, они были переведены с эскимосского или финно-угорского или еще с какого-нибудь.
— Почему бы не поверить приборам? Один образец старый, другой молодой.
— Речь идет не о старых и молодых, сэр, а о молодых и очень молодых. Большинство образцов датируют этот лед миллиардом лет. Сравните это со льдом с Ганимеда, Каллисто или Европы, который составляет солидные четыре-пять миллиардов лет.
Голос Форстера звучал грубо, но в нем слышалась улыбка:
— Это значит, что Амальтея не была частью системы Юпитера. Возможно, ее поймали позже.
— Тогда это значит, что Амальтея не была частью Солнечной системы. — Блейк хмыкнул. — Прислушайтесь, я говорю словами Рэндольфа-Крикуна-Мэйса.
— А самый молодой образец?
— Где-то между тысячью и десятью тысячами лет, сэр.
— Да, возраст, — сказал Форстер, уже открыто улыбаясь, — и откуда этот образец?
— Прямо под инопланетной антенной.