Венера Прайм 5

— Если вы воспользуетесь увеличительным щитком на шлеме скафандра, то сможете убедиться, что Ангус и Тони не тащат между собой пустой скафандр. Через минуту они скроются за горизонтом, но вы сможете увидеть сэра Рэндольфа, когда он начнет ... э-э ... опускаться.

Марианна ничего не ответила, но протянула руку и натянула забрало на лицевой щиток.

Время, кажется, остановилось. Эфир молчал. Форстер ничего не говорил. Марианна молча смотрела в небо. Блейк лежал в Манте и молча изучал свои ногти, намеренно избегая любопытного взгляда Марианны.

Она хранила молчание. Неужели она ждала, как далеко зайдет профессор?

Размытый горизонт Амальтеи был до смешного близок. Марианна сделала едва заметный непроизвольный жест, нарушивший ее равновесие, она увидела, как выхлопные газы маневровых систем Мак-Нила и Гроувза прочертили тонкие прямые линии на оранжевом фоне Юпитера. Она быстро приспособилась, как раз вовремя, чтобы увидеть три фигуры.

Пока она смотрела, они разошлись. Двое из них замедлили ход и направились назад. Другой продолжал беспомощно опускаться к зловещей громаде Юпитера.

— Он умрет, — прошептала она. — Вы бросили его в радиационный пояс.

Форстер ничего не сказал. — Возможно, он не расслышал и Блейк взял на себя смелость развеять этот ужас:

— Об этом мы позаботимся на корабле. У нас есть ферменты, чтобы удалить мертвые клетки, восстановить поврежденные. Вы знаете по собственному опыту, что даже двенадцатичасовое воздействие не убьет вас, если вовремя начать лечение.

— Двенадцать часов…

— Да, — сказал Блейк.  — И Мэйс знал это, когда направил вас обоих сюда через радиационные пояса. Он рассчитывал, что мы спасем вам жизнь. И мы это сделали.

Почти сразу же Блейк пожалел о своих словах. Сейчас было не время уменьшать ее симпатию к Мэйсу.

В трубке раздался голос Форстера:

— Надеюсь, мне не нужно напоминать вам о срочности ситуации. Как я уже сказал, время падения с нашей орбиты в верхние слои атмосферы Юпитера составляет около девяноста пяти минут. Но, конечно, если подождать хотя бы половину этого времени…будет слишком поздно.

Марианна парила в пространстве, подбоченясь, запрокинув голову, и Блейк подумал, что даже в явной тоске, в громоздком скафандре, она являет собой воплощение достоинства и естественной грации. Наблюдая за ней, Блейк вздохнул. Ему стало жаль ее и Билла Хокинса. Вспомнилось: «любовь зла, полюбишь и козла».

XXIV

 Глубоко в самых темных водах корабля-мира Спарта плыла без света, скользя сквозь холод, сильная, как дельфин, скользкая и быстрая, как рыба.

Чтобы видеть, ей не нужен был свет в так называемом видимом спектре, поскольку она могла легко видеть инфракрасное излучение кристаллических тканей огромного корабля. Повсюду колонны и стены передавали вибрирующее тепло от его невидимого внутреннего сердца. Теплый свет пульсировал вокруг нее с глубоким биением этого сердца.

Даже в видимом спектре во́ды были буквально живыми — вокруг нее сверкали галактики крошечных живых огоньков, щедрость Амальтеи, животные синего, фиолетового и поразительно оранжевого цветов.

Спарта была с ними единым целым, не обремененная брезентом и металлом, не нуждавшаяся в баллонах с кислородом. Когда она двигалась обнаженная сквозь воду, темные щели открывались по обе стороны ее груди, от адамова яблока до крыльев ключиц. Вода пульсировала через них, лепестки плоти раскрывались. — Жабры, синевато-белая кожа.

Хотя она провела гораздо больше часов, исследуя чужой корабль, чем все остальные члены команды Форстера вместе взятые, даже она видела не больше, чем малую часть его. Миллионы (по крайней мере миллионы) разумных существ когда-то населяли эти пустые гроты и коридоры. Миллионы и миллионы других животных и растений, триллионы и триллионы одноклеточных существ, бесчисленных, как звезды в галактиках, заполняли бесчисленные ниши этого водного мира.

У Спарты сложилось более-менее ясное представление о том, какими были разумные существа, чем занимались, но она была далека от понимания того, как они это делали.

С каждой минутой, плывя в темноте, она узнавала все больше. Разноцветный планктон, личинки, медузы, даже анемоны, покрывавшие стены в некоторых частях корабля, пели ритмичную песню, закодированную в биении их желудков и сердец, биении их щупалец и крыльев.