Венецианская блудница

Прислушавшись, Александра проворно выдернула из ручки стул-спаситель и, не дыша, вышла в темный узкий коридорчик, в самом конце которого чуть брезжил огонечек: верно, там была комната Чезаре.

Александра кралась на цыпочках, недоумевая, неужели этот шум не потревожил никого в трактире? Но, очевидно, добропорядочный австрияк и вообразить не мог, что в его добропорядочном заведении может произойти нечто недобропорядочное, а потому похрапывал под своею периною, в ус не дуя… и должен был благодарить за это своего ангела-хранителя, ибо, когда б он узрел то, что открылось глазам Александры, то непременно испустил бы дух. А она увидела…

Она увидела пана Казика, ничком валявшегося на полу неопрятной кучею жирной, белесой голой плоти. Над ним стоял Чезаре и, с ненавистью глядя на бесчувственного поляка, расстегивал штаны, бормоча:

– Carogna! Sudicio bestiame! [32] Думаешь, я не хочу ее? И она принадлежит мне, но прежде – синьору! Да я лучше отрежу себе свой membro [33]

, чем прикоснусь к ней. А ты, ты… осмелился протянуть свои грязные лапы к чужому добру? Тебя обуревало вожделение? Ничего! Я сейчас покажу тебе, что такое истинное вожделение!

С этими словами он вздернул слабо стонущего пана так, что тот взгромоздился на карачки, склонился над ним и… и Александра в первый раз в своей жизни (она могла только молиться, чтобы и в последний!) увидела содомский грех.

Приступ подступающей рвоты сотряс ее тело, и только этим спаслась она от обморока. На подгибающихся ногах, согнувшись, побежала куда-то, уткнулась, ничего не видя, в какую-то преграду, со стоном зашарила по ней… руки наткнулись на тяжелый железный засов, рванули его с силой, которую Александра и не предполагала в себе.

Хорошо смазанный засов бесшумно, как во сне, отъехал в сторону. Толчок… дверь распахнулась… влажная прохлада припала к лицу. Мгновенно стало легче, ноги перестали дрожать – и Александра ринулась с крыльца в темную, непроглядную, дождливую ночь, как в омут свободы.

9

Змеиное ущелье

Она не знала, куда идти. Знала только, что не в горы, потому что за горами лежала Италия, а в Италии ей делать было решительно нечего. На фоне темного неба вершины Альп чудились еще более темными, аспидно-черными нагромождениями, и Александра, повернувшись к ним спиной, во всю прыть кинулась мимо спящих домиков городка.

Дождь вскоре разошелся, небо прояснилось, и стремительный бег зверей зодиака почему-то растрогал Александру до слез. Однако чем ближе подступало утро и чем более высветлялось небо с восточной стороны, тем более беспокойство забирало ее душу. Александра в девочках была прилежнейшей ученицей своих учителей (отец ее задался целью дать дочери приличное образование), однако география давалась ей всего хуже, но, впрочем, не настолько, чтобы не усвоить: если направляться к северу, восток будет справа, ну а если к югу, то слева. Александра всей душой и телом стремилась на север, однако небо светлело почему-то с левой стороны. Нет, не может быть, убеждала себя Александра, готовая уж лучше расписаться в своей забывчивости, чем признать очевидное и пугающее: она ведь повернулась спиной к горам, горы на юге!.. И так она и шла, упрямо устремив взор в каменистую, колючую тропку, которой сменилась дорога, борясь из последних сил с отчаянием и не желая отдать себе отчет в роковой ошибке, пока не рассвело настолько, что деваться уже было некуда и пришлось признать: она идет безнадежно на юг.

Горы были везде: справа и слева, позади и впереди. Всюду вздымались ужасные каменные скалы, которые, кажется, для того нависли, чтобы наклониться – и задавить любопытного путешественника в своих проходах. Куда бы Александра ни обратила взор, везде представали пред ней странные и необычайной величины предметы, которые природа для того здесь поместила, чтобы вселять в сердце человеческое чувства ужаса и восторга враз. В каменных стенах открывались пещеры, вид которых вызвал у Александры подобие усмешки: они весьма походили на те, из коих в театральных представлениях являются львы и медведи. Однако вблизи пещеры оказались не столь забавны. В какую-то Александра решилась заглянуть. Сия расщелина была столь мрачна, что вода, истекающая из нее, чувствовала, казалось, облегчение, когда покидала эти тяжелые своды, а потому и бежала столь стремительно. Здесь Александра напилась, умылась. Вода была студеной, даже лоб заломило, и Александра ненадолго присела на жесткий островок травы, привалилась к камню, дала отдых усталым ногам. О, если б могла отдохнуть и голова ее, в которой так больно толклись мысли!