Венецианская маска. Книга 2

— Я всегда подозревал, что существовала какая-то тайна, связанная с появлением на свет Елизаветы, я чувствовал, что от меня всегда что-то скрывали. Иногда ты была такой отстраненной, замкнутой. Вначале мне казалось, что роды твои были настолько тяжелыми, что ты была на пороге смерти, но, в конце концов, Адрианна разуверила меня в этом. А твое нежелание принять от меня этот подарок, который я привез тебе из России? Ты ведь ни за что не хотела носить ее, эту парюру, хотя до меня доходили высказывания в кругу твоих знакомых, что красивее ты отроду ничего не видала. Поскольку не в твоих привычках говорить что-то просто так, лишь бы сказать, все это меня очень настораживало. Когда мы, наконец, обсудили с тобой все эти сложные вопросы, ну помнишь, тот проклятый отчет моего шпика, и когда все стало вроде бы налаживаться, я перестал думать обо всем этом, просто выбросил из головы. А потом произошел этот эпизод вечером в опере, когда мы ни с того, ни с сего сталкиваемся нос к носу с Эленой Челано на лестнице в опере.

Мариэтта, все еще не в состоянии смотреть ему в глаза, едва слышно выдавила.

— Мне кажется, я знаю, что ты хочешь сказать.

— Хочу сказать, что я заметил сходство их именно тогда, когда Элена улыбнулась мне, у меня сразу же возникло впечатление, что вот передо мной стоит наша взрослая Елизавета. На следующий день, когда кружил Елизавету по залу на руках и мы остановились перед зеркалом, я вдруг внезапно увидел в ней ее мать, и это было так, будто мне кто-то на ухо прокричал, что Элена действительно ее мать. И после этого все стало на свои места.

Мариэтта задумчиво подняла голову и отняла руки от лица.

— Я не понимаю, как я смогла все это вынести!

— Я тоже временами страшно мучился.

— Но ты все же ничего мне не говорил!

— Я полюбил девочку. Слишком долгое время я считал ее своей родной дочерью, и теперь мне уже трудно представить себе, что она на самом деле не моя. А что же произошло с нашим ребенком? У тебя случился выкидыш?

— Нет, он родился мертвым.

— О Боже! — простонал Доменико. Он сидел на кровати, подобрав одну ногу под себя, обхватив другую сложенными вместе руками, с выражением отчаяния на лице, с полузакрытыми глазами. Мариэтта сначала неуверенно, но потом, осмелев, рассказала без утайки ему всю эту историю. За все время, пока слушал, Доменико даже не пошевельнулся и не открыл глаз. Когда она высказала ему все, что хотела, не забыв напомнить даже и о том, что Елизавета имеет в себе примесь крови Челано, он по-прежнему, казалось, оставался совершенно безучастным. Именно это и беспокоило больше всего Мариэтту. Если бы Доменико вдруг разгневался и принялся бы обвинять ее во всех смертных грехах, это было бы хоть и не совсем желательной, но все же естественной реакцией любящего человека на все, что между ними произошло, и тогда она могла бы счесть это наиглавнейшим признаком выздоровления, прощания с застарелыми обидами и недомолвками прошлого. Его молчание можно было расценить как свидетельство того, что его страдания действительно глубоки, как и душевная боль, ими причиняемая. Она даже не решилась сейчас просто дотронуться до Доменико.

— Ты нас обеих ненавидишь, да? — едва слышно, страшась непонятно чего, прошептала она.

Открыв глаза, Доменико повернулся к ней.

— Нет, если я и испытывал когда-либо чувство ненависти, то оно никогда не было вызвано тобой или Елизаветой. У меня было достаточно времени здесь, в этих застенках, чтобы пересмотреть всю мою жизнь и определить для себя, что же в ней самое главное. Меня всегда очень успокаивало сознание того, что тебе удалось обрести спокойствие в дочери, ведь она нам дочь, а в некотором смысле даже ближе, чем если бы она была нашей родной дочерью.

— Я знаю, что сегодня ночью я зачала нашего ребенка, — казалось, Мариэтта не в силах говорить по-другому, лишь только шепотом, будто все, что открылось им сегодня, каким-то образом повлияло на ее голос. Доменико продолжал молчать, и она снова в ужасе прижала ладонь к губам, не зная, как он воспримет слова, только что сказанные ею, и в отчаянии закрыла глаза. Через мгновение она почувствовала, что его рука гладит ее по лицу, убирает со лба пышную прядь волос.

— Но даже если этого и не произошло, то я все равно буду любить тебя, — тихо произнес он.

Она посмотрела на него, и он улыбнулся ей в ответ, и все снова было хорошо, Мариэтта прижалась щекой к его сильному плечу. У обоих родилось такое ощущение, что они долго-долго пытались перейти по очень тонкому, шаткому мостику глубокую пропасть, и вот, наконец, достигли другого берега.