Константин Дубровский

ВЕНЕЦИАНСКАЯ НОВЕЛЛА РАННЕГО РАЗЛОЖЕНИЯ

(Перевод с рококо — Г. ДАСТОПУЛО)

Новелла I — ОШИБКА СИНЬОРА ВИНЧЕНЦО

Если вспомните, примерно,

Это было под Палермо.

В замок славного Винченцо

Погостить приехал деверь.

Хоть и было всё зимою,

Он привёз семью с собою,

Десять дочек, прапрадеда

И супругу Анчелотти.

Деверь был мужик могучий,

Его звали Лось Мамучо,

Дальний родственник Колумба

От контакта с индианкой.

Ещё в самом детстве раннем

Стал Мамучо ненормальным,

Оттого, что ему по лбу

Дали ступкой от кокоса.

Но по слухам и дебатам,

Он был сказочно богатым,

И в Италию приехав,

Сразу стал хотеть жениться.

Стал ходить по ресторанам,

Приставать к замужним дамам,

Но однажды заработал

По лицу ногой говяжьей.

Поглупев еще сильнее,

Лось Мамучо стал мудрее,

И ходил теперь тихонько

На семейные банкеты.

Раз, придя по приглашенью,

На стандартный день рожденья,

Он увидел Анчелотти

И, конечно же, влюбился.

Кто-то может усомниться, —

Раз увидеть и влюбиться.

Но, увидев Анчелотти,

Вы б отбросили сомненья.

Черноглазая блондинка,

Папа негр, а мать грузинка,

Из стариннейшего рода

Пилигримов-капуцинов.

От любви утратив разум,

К девушке прижавшись тазом,

Лось Мамучо предлагает

Сердце, деньги и поместье.

Та в уме подбила бабки,

И про всё сказала папке,

Жадный негр потряс губами,

И немедля согласился.

Стал Мамучо после брака

Как весенняя собака,

Надувать её бедняжку

Десять лет без перерыва.

Та, родивши десять дочек,

Заварила кипяточек,

И за завтраком случайно,

Мужу вылила на гульфик.

Переживши этот случай,

Перестал жену он мучить,

Ибо от воды горячей

«Перец» в трубочку свернулся.

Стал он мягким и пузатым,

Полным стал дегенератом,

Для бедняжки Анчелотти

Наступило облегченье.

И теперь, в момент обеда,

Когда слушали прадеда,

Анчелотти незаметно

Под столом Винченцо гладит.

Лось Мамучо съел барашка,

Пукнул, расстегнул рубашку,

И заснул без напряженья,

Бульбы весело пуская.

Прапрапрадед говорливый,

Выпив триста спецразлива,

Захрапел по-богатырски,

Подложив паштет под ухо.

Десять дочек поклонились,

Взяли карты и закрылись,

И, видать в «буру» играли,

Потому, что матюкались.

Вопрошает Анчелотти:

«Как относитесь вы к плоти!»

Продолжая методично

Мять рейтузы на сеньоре.

«Не могу сейчас о плоти.

Есть вопросы по работе,

Но сегодня ровно в полночь

Мы продолжим этот диспут».

По пути с работы к дому,

Дон Винченцо выпил рому,

Шлифанул всё это кьянти,

И пришёл к себе на взводе.

Чтобы быстро снять нервозность,

Позабыв про осторожность,

Он ещё кальян наполнил

И скурил его до фильтра.

Тут он вспомнил про кузину,

Взял японскую резину,

Посидел перед дорожкой,

И сказал: «Вперёд, котовцы!»

Завернувшись в полотенце,

Никакой синьор Винченцо

В темноте ошибся дверью,

И вошёл не в те покои.

Там Винченцо свою чучу

Преподнёс под нос Мамучо,

Потрепал его по холке,

И сказал: «Рекомендую!»

Тот, от ужаса немея,

Надавил курок фузеи.

Ливер треснул моментально,

И синьор Винченцо умер.

Суд признал, что Лось был грешен,

И Мамучо был повешен.

Десять дочек с Анчелотти

Получили два условно.

Новелла II — ШАЛОСТИ СЕСТЁР ГРАЦИАНИ

Как-то раз дождливым летом,

На ореховом диване

Две сестрички Грациани

От безделия варились.

Звали старшую Джованна,

Невысокая принцесса,

С небольшим излишком веса,

Килограмм, примерно, двадцать.

Звали младшую Лизетта,

Ей исполнилось шестнадцать.

Но хотелось размножаться

Посильнее, чем Джованне.

За окном сердитый ливень.

Град стучит и ветер стонет,

Две сестрички газы гонят,

Соревнуясь, кто сильнее.

Говорит Лизетта: «Скука!

Дождь по окнам так и садит.

Может, в клавесин нагадить?

Или дядюшке в шарманку?»

«Нет, — Джованна отвечает, —

Этот номер им не страшен.

Лучше гувернантку нашу

Мы немножко испугаем».

Пододвинувшись поближе,

Две сестрички зашептались,

А потом расхохотались,

И быстрей взялись за дело.

В зале был чугунный рыцарь

Современник Белой розы.

Цвета старого навоза,

И к нему подходят сестры.

Между ног статуи древней

Привязали две сестрички

Баклажан и два яичка,

И верёвку для сигнала.

Сделав это, две шалуньи

Вновь уселись на диване,

И синхронно заорали:

«Фрау Магда — умираем!»

Залетает фрау Магда,

Гувернантка из Шпандау,

С боевым призывом: «Раух!»

За верёвку задевает.

В тот же миг чугунный рыцарь

Как злодей с киноэкрана.

На две трети баклажана

Фрау Магде въехал в цезарь.

Ей с испугу показалось,

Что воскрес партайгеноссе.

Фрау брызнула поносом

И сознанье потеряла.

Долго ей потом в больнице

Зад чинил хирург Фаллопий,

Синенький убрал из попы,

И зашил разрывы кожи.

А тем временем сестрички

Прибежали на конюшню,

Там сидел их корень лучший,

Одноногий Альтобелли.

«Слушай, глупый Альтобелли, —

Говорит ему Джованна, —

Быстро отправляйся в ванну,

И просунь приблуду в щёлку».

«Не волнуйся и не бойся,

Там сидит моя Лизетта,

Тебя любит безответно,

Но стесняется ужасно».

На одной ноге, как Джонсон,

К ванной прыгал Альтобелли,

Примостился возле щели,

И стал ждать ответной ласки.

Тут Лизетта его вишне,

С придыханием и стоном,

Прислонила скорпиона

И немного придавила.

На рычанье Альтобелли

Весь почти приход собрался,

Он, как кенгуру, мотался

По подворью вместе с дверью.

И отёк держался долго,

Только через две недели

Ему с «перца» сняли двери,