Венецианский аспид

– Нет, конечно. Но, видите ли, еврейский язык в письменном его виде первоначально разработали на основе отпечатков обезьяньих лап. Весь алфавит так можно напечатать – обмакивая их лапы в чернила. Так они и докладывают. Так оно всегда было. Вы б видели внутренние стены Ла Джудекки – сплошь исписаны обезьяньими непристойностями на иврите. – Я примолк, запыхавшись от этой белиберды, и снова протянул ему записку Джессики, показывая на печать с оттиском меноры. – Видите – четыре пальца с каждой стороны и обезьяний большой палец сбоку.

– Это я вижу, – отвечал симпатичный, однако глубоко неумный юный купец. – Пусть будет так. Тебя как зовут?

– Ланселот, – сказал я, протягивая руку. – Ланселот Гоббо.

– Тысяча дукатов, Ланселот Гоббо.

– Сообщение вы получите перед тем, как отправляться в Бельмонт, и в нем – известие, в каком из ларцов портрет госпожи.

– Я буду у Антонио.

– И вот еще что, Бассанио, раз уж теперь мы компаньоны. Мне требуются кое-какие сведения.

– Я тебе сказал все, что мне известно о ларцах. Я знаю, что Порции не безразличен, чего еще…

Я воздел руку, чтоб его заткнуть.

– Месяц назад трое ваших друзей были на квартире у английского дурака и забрали оттуда здоровенного простака и его обезьянку. Вам об этом что-нибудь известно?

– Вестимо, я сам отправил Грациано и двух Салов привести великана и его зверька. Их посадили на судно до Марселя. Билет был куплен в грузовой трюм.

– И ваши друзья это выполнили? Самородок покинул Венецию в целости и сохранности?

– Ну, да – покинуть-то он ее покинул. Только судно было то самое.

– Судно было что самое?

– То самое, что в прошлом месяце у Курцолы захватили генуэзцы. Все пассажиры теперь у них в тюрьме, ждут выкупа. Об этом все Риальто говорит. На борту был один видный венецианский купец вместе с другими пассажирами.

– Так великан сейчас – в генуэзской тюрьме?

– Его внесли в выкупной список, который прибыл с вестью о захвате всего несколько дней назад.

– Ебать мои чулки! – сказал я.

Бассанио оставил меня на пристани – клясть ночь, по-прежнему сжимая в кулаке записку Джессики.

Явление одиннадцатое

Сирена восходит

ХОР:

Гондола режет ночь и ад,

И гаснут звезды умирающих лампад,А крики отдаленных шлюхИ пенье пьяное терзают слух.Вот под мостом мы видим дурачка —Он мыслит, как освободить ХарчкаУкрадкой, кознями иль хитроумьем голым…Но ни шиша не выйдет без гондолы.

– Ебать мои чулки, у меня нет гондолы, – сообщил я ночной тьме. Да и денег даже заплатить паромщику, чтобы вернуться на Ла Джудекку. Я надеялся истратить дукат, стыренный из сундука Тубала, на еду и прочие расходы, но в припадке ятой ятромозгой глупости отдал его хозяйке – поправить репутацию несчастного, неправедно оклеветанного дурака.

Бедный шут. Несчастный дурак с разбитым сердцем. Паденье из королей да в нищие – лишь мягкий кувырок в сравненье с утратой моей любви. Теперь что, раз у меня нет ни пенни, и причина жить и мстить у меня увянут?

Вот уж дудки! За грязные делишки под заказ монету мне мог бы спроворить Бассанио. Я поднялся по ступеням от причала и пересек дворик к арке, под коей Милости еще только предстояло появиться вновь. Кивнул бандиту за дверью – мы ж теперь дружбаны не разлей вода – и внутри тут же засек Бассанио: он собрал вокруг себя компанию приятелей, Лоренцо и два Сала среди них.

– Бассанио на пару слов нужен, – сказал я привратнику.

Но не успел я и в залу войти, как Саларино – а то и Саланио, в общем, кто-то из этих двух жирных ебучек – громыхнул:

– Ну что, Лоренцо, значит, на Михайлов день мы с тобой увидимся в последний раз? На Кипр поедешь полужидят своих зачинать?

– Не-е, я наслажусь ее жидовским приятствием и состоянием ее папаши, а в ваше общество вернусь, не минет и двух недель.

– Вы ее видали? – осведомился у общества Бассанио. – Она лишь рожденьем не вышла, а так Лоренцова Джессика – сама по себе сокровище. И общим очерком, и фигурой годна, как любая венецианка.

– Она – как рыба-меч, блистательно сверкающая на конце рыболовного уда, – сказал Лоренцо, плеща вином из кубка, ибо в тот миг показывал рукою в общем направлении, по его мысли, моря. – Дорожить ею нужно лишь до того, как ею насладились, а потом выбросить в море снова, лишь клюв да кости. А состояние, с коим я останусь, позволит мне раздобыть себе жену должного христианского происхожденья – да и сотню блядей в придачу. – Лоренцо вновь поднял кубок, чествуя собственное везенье, – и тут заметил у дверей меня.

– Бассанио, похоже, занят, – сообщил я привратнику. Быть может, раздобуду себе на паром иным способом. Я крутнулся на одной ноге – этот маневр на котурнах Джессики производить гораздо легче – и направился вон. Протрусил по дворику как мог быстро на своих ходулях, и деревяшки звонко отщелкивали по брусчатке ритм, эхом отдававшийся от стен.