Венецианский контракт

Потрясающий купол, минареты, несущие стражу, фасад храма; она вернулась в Константинополь и всё же оставалась в Венеции. В такую церковь она могла войти, не страшась возмездия. Словно во сне, она стала подниматься по пятнадцати ступеням, прошла мимо стражников, поставленных у дверей, – стражников, на одеждах которых было вышито изображение льва, точно таких же стражников, как те, которые прогнали её от дворца дожа, а потом пропустили внутрь, когда она облачилась в костюм врача. Как и в тот последний раз, они разомкнули алебарды перед её лицом – но теперь по приказу архитектора, который сопровождал её. В отличие от того раза, оба стражника сразу узнали её.

Впервые Фейра переступила порог христианской церкви.

Внутри был полумрак, освещенный свечами и наполненный запахом благовоний. Новые свечи, восковые, белые, стояли сомкнутыми рядами, ожидая, когда их зажгут, пока десятки других свечей горели в благодарность за избавление города от чумы, создавая в церкви тёплое свечение. Фейра была рада найти столь радушный приём в месте, которое всегда внушало ей страх.

Она прошла вперед, в самый центр крестообразной планировки храма. Под её ногами была черная мраморная звезда, обозначающая середину купола, и она представила себе там, внизу, колодец, где покоился её отец. Она послала Тимурхану благословение на родном языке.

Затем подняла глаза вверх.

Фейра поворачивалась вновь и вновь под куполом – бескрайней, идеально выверенной полусферой, ничем не украшенной, кроме перламутрового блеска, как внутри раковины. Она вспомнила все мечети, которые посещала на Востоке, гарем, дом Палладио, Тезон, дом Аннибала – все места, где бывала до сегодняшнего дня.

Она опустилась на колени и сложила руки, как делали сёстры, когда молили о чуде, и устремила взгляд на алтарь; на крест, который когда-то носила, на крест, который когда-то бросила в колодец.

«Пожалуйста», – произнесла она на родном языке.

Потом на венецианском, на тот случай, если этот Бог не понимает её. «Спаси его. Верни его мне». Если все боги – один Бог, разве он не ответит ей?

Но крест безмолвствовал, и она почувствовала себя глупо. Девушка поднялась с ноющих колен. Зря она пришла сюда. Бога нет – ни в этой церкви, ни в какой-либо другой. Храмы Синана и Палладио пусты.

Фейра вдруг почувствовала, что она не одна в церкви. Человек стоял, преклонив колени, в нише, глаза его были закрыты. Она узнала его по шапке корно, изображение которой видела на листовках, которые сжигали на улицах Константинополя, по шапке, изображенной на дукате, который она носила за корсажем.

Она была настолько измучена горем, что решила было не тревожить дожа, но ещё несколько мгновений ничего уже не изменят для Аннибала, а он всегда жил для спасения людей. Если ей удастся остановить белого коня, это станет достойным даром её любви. Она подошла к дожу и молча стояла, пока он не почувствовал её присутствия и не обернулся.

– Кто вы? Как вы смеете прерывать мои молитвы?

Он встал в негодовании, и она узнала в нём высокого старца, который распоряжался жителями города в ночь пожара. Она столько часов провела с ним бок о бок.

Фейра так давно ждала этого момента! Она взглянула на старика, на его бородатое лицо, напомнившее ей отца. Оба были моряками, и у обоих в глазах светился далёкий горизонт.

Девушка раскрыла рот, но не успела она произнести и слово, как двери церкви распахнулись, и человек в черном, со стрижеными светлыми волосами показался между рядами в сопровождении стражников.

– Дорогу! – крикнул он.

И тут же стражники схватили Фейру. В отчаянии она метнулась к дожу, который отступил назад.

– В чём дело? – спросил он своего камергера.

– Вот она, – ответил тот, тяжело дыша, – неверная, которую мы искали все это время. Она прибыла в Венецию вместе с чумой. Вполне может оказаться, что она убийца, посланная султаном.

– Это… дитя? – удивился дож, подходя к Фейре, но стражники уже волокли её между рядами вслед за камерленго, который распахнул огромные двери и вышел на солнечный свет.

В последней отчаянной попытке девушка вырвалась из рук стражников и обернулась к дожу. Она достала из-за корсажа хрустальное кольцо своей матери и сорвала с лица вуаль.

– Остановитесь! – прогремел голос дожа среди каменных стен.

Камерленго повернулся в замешательстве.

– Но… почему? – дерзнул он задать вопрос своему господину.

– Потому что, – произнёс дож, – она Веньер.

Он даже не взглянул на камерленго и стражников.

– Оставьте нас, – сказал он.

Тяжёлые двери с грохотом закрылись. Дож протянул руку к Фейре и в бессилии уронил её.

– Сесилия? – произнёс он.

– Я её дочь.

– Но ты…