Венгрия за границами Венгрии

Зимнее Сараево вплывает в сияющую гавань старого города. Все крыши новые, краснея, поскрипывали на солнце черепицей. Тротуары, лестницы — белый камень, в который так удобно целиться, полностью заменен. Д. сказал, что Сараево так же восстанавливали — кусочек за кусочком, черепок за черепком.

Безумие войны вошло в свою последнюю стадию. Один черногорский доброволец открыл стрельбу в Илиджане. Выпив бутылку водки, он сел в трамвай и заснул. Трамвай привез его в центр города. Он проснулся и пошел гулять по главной улице Васы Мискина с белой добровольческой повязкой на рукаве. Когда его остановили, он заявил, что выпивка всегда была его слабостью. (4 мая, 1992).

С причала старого города мы выходим на главную улицу, здесь зал памяти, заполненный фотографиями мужчин, погибших при обороне Дубровника. Я насчитала сто сорок три лица. Большинство моего возраста. На въездах в город карты: красные треугольники и круги обозначают места попадания бомб. Разница в том, полностью ли снес крышу вражеский снаряд или уничтожил только часть. Черные отметки — следы от попадания гранат. От красно-черного у меня зарябило в глазах.

В книжных магазинах практически на каждой обложке путеводителя для туристов горящий Дубровник.

Вступление Югославской Национальной Армии в Дубровник было вопросом нескольких дней, а то и часов. Разрушили все построенные фашистской армией военные базы в городе. (5 октября, 1991).

Дубровнику ничто не угрожает. Владельцы отелей здесь вышли на панель: сюда приезжают американские старухи, британские геи, идиоты-французы и немецкие машинистки. Юго-восточная Европа стала колонией немецких машинисток. Нам не нужны союзники, потому что американцы — коррупционеры, англичане — дураки, французы правые, а русские бедные. (21 ноября, 1991).

Если нужно, мы построим Дубровник еще красивее, еще древнее. (16 декабря, 1991).

В один момент я поняла, что ненавижу сама себя. Мы стояли на главной улице, мы понимали и знали обоих. В самом красивом городе тошнота подступает к горлу.

На рынке купили виноград, красивый виноград красивой девушке, это я записала сразу, но переспросила у мальчиков, не слышали ли они, что сказал мне милый старичок. На ступенях гимназии мы съели все и сделали по крайней мере пять фотографий. Я самая коричневая.

Пообедали мы в корчме «Паке», праздничным застольем отметили день рождения. Официантка не появлялась поразительно долго, хотя не эта медлительность была поразительной, она была скорее знакомой и приятной. Есть вещи постоянные. Вот эта постоянность и была поразительной. Весь день в Дубровнике был таким, что сложно объяснить.

Как будто ничего нельзя пережить еще раз.

Слово — тоже поступок.

Все-таки нам не подыскать других, новых слов. Мы вернулись в другой город, так было надо.

Шумная итальянская семья уселась за столик рядом. Они извлекли собственные запасы. Один из детей убежал из-за стола и принялся втихаря кормить кошку спагетти. Наша официантка страшно возмутилась, разругалась, выбранила итальянцев-родителей, которые не уследили, что их крошка перемазал едой всю заставленную стульями узкую улочку, и теперь на белоснежном камне можно поскользнуться. — «Типично, — кипела она от счастья и радости, что наконец-то нашлись гости, с которыми можно переброситься парой слов. — Типично, — повторяла она, — как это типично для итальянцев. После Второй мировой они тоже здесь останавливались. Съели всех кошек в городе, а за ними голубей. На этом война и кончилась — ни одной кошки в Дубровнике не осталось».

И теперь еще?

И сейчас?

Австрийские солдаты с базы под Предаццо послали итальянцам кота, а с ним записку с таким текстом «ПОСЫЛАЕМ ВАМ КОТА С СИГАРОЙ». Сигару привязали к спине кота бичевкой. Итальянцы выкурили сигару, а кота убили и съели.

После обеда я пошла в туалет. Гостевого не было — официантка безапелляционно донесла это до итальянской мамаши, а мне подмигнула и показала на незаметную дверь между двух огнетушителей. Я пописала.

В книжном Д. скупил почти все, что касалось войны гонведов, потому что он этим занимался. Я потом почитала кое-что, кое во что вчиталась. И успокоилась на том, что между ними нет никаких различий, правда была на их стороне. Всегда на их.

Я ничего не чувствую.

Мы сидим на террасе нашей комнаты, перед нами заправка, за ней магистраль, и еще дальше — гора, за которой другая страна. Да и другая ли — такая же, мы туда в отпуск ездим, только оттуда же нападают враги, с которыми мы живем в одной стране Или даже не живем в одной стране, а цель такая была — жить в одной стране.