Верь, бойся, проси…

С лёгкой руки последнего приклепалось к Пушкарёву прозвище Лафет. Пашка Махов, (Маховик), с лёту стал Шатуном, Сенька Горчаков — Гоча. В общем, с Дуче жизнь обновилась, стала разнообразней. Первенство Була он воспринял легко, без каких-либо напряжений влился в компанию, парень он был интересный и толковый, отношения поэтому настроились хорошие и быстро. Друзья Була приняли его манеру общения, иногда ироничную, привыкли к его изречениям и стихотворным цитатам, кстати, никто не возражал против новых прозвищ и обращений друг к другу.

Один Лафет иногда позволял себе лёгкую критику в адрес некоторого барственного артистизма, изредка прорывающегося в поведении их нового товарища.

А «подкованные», затаили злобу! Дуче они вообще возненавидели, видимо, снаряд, пущенный вслед, нашел свою цель. Младшие Митрохины, вожаки юной кодлы подкованных, жаждали мести. Выходцы из знаменитой семейки, которая никогда не была в полном сборе, всегда кто-то выходил, кто-то садился, не могли смириться с потерей уважухи.

Папаша доблестный, Митроха-старший, ещё во времена СССР был личностью криминальной напрочь: отсидит, выйдет, сделает ребёнка, набедокурит лет на пяток и опять в привычную среду на нары. В тюрьме и жизнь свою закончил, не дотянув до шестидесяти. Старший и средний сыновья пошли по стопам папани, тоже дома редко задерживались, Старший к тому же корешился с «известняком» Шарамаем, знакомым всему уголовному миру города. За грабёж свинтили их надолго. Средний же перед посадкой велел дружкам присмотреть за младшими, издерганную мать никто в этом доме не воспринимал за человека.

Закончив школу, Бул и Лафет поступили в колледж на специальность, связанную с системным администрированием, Дуче — в институт, Лемех, Гоча и Шатун в училище редких ремёсел. Последним летом перед учёбой, но уже не в школе, друзья по привычке собирались на спортплощадке, где сохранилась пара футбольных ворот без сеток, такие же лысые баскетбольные кольца, турник и брусья, приваренные на совесть к направляющим, вкопанным в землю. Другая районная молодежь тоже всегда тусила здесь. От спортплощадки к реке простирался пляжик удобный для купания, подальше от реки умиротворяли картину берёзки и кустарник, в котором для парочек стояли друг против друга две лавки.

Сюда, взяв бидончик пива, выбрался Хана, ещё бледнотелый после первой ходки.

Он недавно вышел, отмотав четыре, и позагорать в тиши было для него верхом блаженства. Посему расположился повыше, в песчаной проплешине среди травы, постелил покрывало и упал, подставив спину солнцу.

На лавках кто-то негромко бренчал на гитаре, с реки, повыше по течению, доносились детские возгласы, с другого берега из рощи — пение птиц.

Гоча и Шатун сидели на берегу, беседовали и ждали ребят. Появились остальные, не успели поздороваться, как к Булу подбежал какой-то оголец и, отозвав в сторону, сообщил о подходе «подкованных», но не одних. Точно, вскоре появилась небольшая колонна во главе с Митрохами. Меж собой братья вели великовозрастную оглоблю, Жорку Хмелевского. Обещав корифану присмотреть за братками, Хмеля, особо не вникая в детали, грозился порвать любого, кто обидит сироток.

— Идёт Хмеля злой с похмелья, — с пионерским задором горланила шушера калибром пожиже.

— Не боится ни хрена, потому что с будуна…  — отзывалась фальцетом гопота покрупнее.

Митрохи, гордые своей значимостью, оглядывали войско: Глот, Пындер, Грилка, Цапака… Моня Бибун, да мало ли достойных ребят на Подкове? А лепший друг их среднего братца, Хмеля? Щас поквитаются, наконец, с этими хлыщами обнаглевшими.

Бул со товарищи спокойно ждали, они готовы были встретить незваных. Ни Хме́ля, ни эта пародия на банду их абсолютно не пугали. Дуче приладил ремень-пращу, Лафет и Бул, переглянувшись, приготовились наполнить смыслом существование Хмели, Шатун и Гоча тоже бежать не собирались.

Процессия приближалась, смолкла гитара, даже птиц на другом берегу не слыхать. За всем этим балаганом с интересом наблюдал выплывший из дрёмы Хана.

Наконец, агрессоры приблизились на критическое расстояние и встали. Хмеля мутным взглядом окинул врагов — увиденное ему не понравилось. Парни рослые, спортивные, один в стороне ремнём поигрывает, а главное страха не ощущают. Смело смотрят в глаза, главный вообще улыбается, Хмеля стал закипать…

— Бакланы! Щас будете учиться летать! — он достал кастет, демонстративно надел на правую ударную. «Подкованные» напружинились готовые рвать и метать.

Но противники повели себя необычно. Вместо того, чтобы делать ноги, как-то расслабились и с интересом уставились на что-то за спиной участников похода, а с ремнём, который, вообще присел на ствол поваленного дерева с полным равнодушием.

Жорка несколько растерялся, он не ждал такой реакции, шайка, стоявшая за ним, смолкла.

Боковым зрением он засёк движение и повернув голову, с удивлением узнал Хану́. Тот спокойно из бидончика допил остатки пива и, размахивая им, подошёл к группе экстремалов. Вручив одному из Митрох тару и купюру, велел купить ещё пивка: «Только холодненького, смотри!»