Верь, бойся, проси…

Тётка в чёрном насмешливо наблюдала за ним. Самое странное, он не почувствовал страха, наоборот, упрямый азарт — кто кого! Разминая руку и с облегчением ощущая как возвращается чувствительность, (вот ведь нервы, ну нельзя так нервничать), он, в свою очередь, наблюдал за чёрной. Гипнотизёрша, видимо, экстрасенша какая-нибудь, на оладьи ртуть им вместо варенья! Лады, разберёмся, дай срок. Вернее, надо будет, и срок дадим! Мы лучше дадим!

— У тебя один день, — буднично произнесла посетительница, поднимаясь, — если Трухлов через это время не выйдет из следственного изолятора, пеняй на себя!

Глядя на захлопнувшуюся за незваной и крайне неприятной бабой дверь, растирая руку, следователь впервые озадачился: мамаша Трухлова не зашла, эта же особа производит впечатление осведомлённой дамы, к тому же взгляд безбоязненный. Так себя ведут те, кто за спиной чувствует нехилую поддержку, надо выяснить кто такая, причём, срочно.

Он выглянул в коридор, точно, уже на выходе с их этажа мелькнула эта чёрная дама и мамаша жертвы. Он бросился лихорадочно накручивать диск, звонить операм на предмет слежки за этими бабами.

Через полчаса вернулся Ржач, несколько бледный, но просветлённый и лёгкий, словно воздушный шар. Климкин недобро на него покосился, но ничего не сказал. Непривычно и несвойственно для него, но молчал и Ржач, уселся на своё место, стал просматривать дела, не было обычных подначек и шуточек, анекдотов и трескотни про баб.

Тем временем опера объекты приняли, и каждый повёл своего, ибо они по выходу сразу разделились. Опер, который следил за Еленой Олеговной, добросовестно довёл её до дома, потом пооколачивался во дворе, сыграл с одним пенсионером в шахматы, с другим поломал голову над кроссвордом и, убедившись в бесполезности дальнейших бдений, отправился попить пивка с чистой душой.

А вот его коллеге не повезло. Нет, сначала всё шло по-накатанному, чёрная дама весьма заметная издали, прекрасно читалась, а опер был опытный топтун. С невыразительным лицом, среднего росточка, в руках кепочка «одень-сними» — абсолютно непримечательная личность. В кармане рубашки очки из этой же серии, другим словом, должный уровень маскировки для этого объекта был соблюдён. Без труда он сопроводил даму на вокзал, легко сел следом на пригородный поезд, не утруждаясь особо, проехал шестьдесят километров и вышел следом на какой-то станции. Дама впереди шествовала чинно, словно парусник при лёгком бризе, агент Осин, так была фамилия опера, тоже не спешил. Читал по пути названия улиц, объявления, качал головой от удивления! А удивительное, действительно, было! Вот, к примеру, станция называлась ни много ни мало — Уклейма Разделочная! А улица сразу за вокзалом! Требушная! А рядом проходит Пурхдезитова! Это же в какую похмельную голову пришло такие названия прилепить? Склады Винчуевские!

Осину почудилось попадание в параллельный мир, в отражение от зеркал комнаты смеха. Спохватившись, поддал ходу, «чёрная» мелькнула у толпы возле пивной бочки и исчезла. Тогда он заспешил следом, но буквально тут же неудачно врезался в рыжего парня с кружками в обеих руках, который шёл от бочки в поисках удобного местечка. Кружки полетели на землю, содержимое удачно выплеснулось на агента и частично на парня. Следящий проворно прошмыгнул мимо рыжего, но врезался в волосатого мужика и тоже с пивом. Получив дэпэ пенного на рубашку и брюки, увеличив счёт выбитым кружкам и очень ловко извернувшись от взревевшего волосатого, он, было уже, улизнул от мести орущих благим матом пострадавших, но, видимо, запас везения для него на сегодня закончился. Незадачливый опер зацепил ножку летнего стола, и полетели ещё кружки, обрывки газет с вяленой рыбой, мат стал гуще и желающих на сатисфакцию добавилось. При этом агент Осин потерял на мгновение ориентацию в пространстве и немедленно получил душевный футбольный пинок в корму. Полетев навстречу подставленным кулакам лишённых пива жаждущих, он и не надеялся на амнистию. И это было правильное решение, ибо толерантным этот взбулгаченный коллектив любителей Жигулёвского светлого назвать было нельзя. Поэтому, получая по рёбрам, по голове и прочим частям тела, закрываясь по мере сил, он стоически переносил тяжесть бытия, понимая про настрой общества, как крайне негативный, пока особенно удачный удар мстительного рыжего не отключил ему сознание.

Невезучий соглядатай пришёл в себя от энергичного потряхивания, оглядевшись, увидел родные погоны. Вот только он, почему-то сидя на грязном асфальте, подпирает спиной вокзал, а перед ним два дружелюбных сержанта постукивают по ладоням резиновыми демократизаторами.

— Што, гражданин? Прогрессируют жизненные осложнения? А других спальных мест мы не приемлем? Вставай, падаль!

Двух гостеприимных ударов по организму лечебными дубинками хватило для моментального прихода в себя.

— Послушайте, вы чего? С ума тронулись? — кривясь от боли и душевных мук, поинтересовался гражданин, — своих бить! Наверняка транспортники Уклеймские?

Сержанты переглянулись, — не поняли, что ты вякнул?