Верь в мою ложь

И что-то неуловимое проскочило между ними, нечто вроде сообщения или заверения, в общем, нечто такое, что сразу смягчило опасения отца Манетт насчёт того, что Линли присутствовал при подобном разговоре.

Манетт сообщила:

— Тим напал на меня. Нет-нет, я не пострадала. Поцарапана, но не в этом суть. С ним нужно что-то решать, со всей этой проклятой ситуацией нужно что-то делать, и поскольку Кавех не будет вечно жить на той ферме, то все мы заинтересованы в том, чтобы всё решить до того, как ферму продадут. Когда Кавеху придётся выехать из дома, что будет с детьми? Они что, отправятся с ним? Куда? Этого не может быть. Они не могут быть оторваны от семьи.

— Он оставил их со мной, — возразил Кавех. — И я никуда не собираюсь.

Манетт стремительно повернулась к нему:

— Что?!

— Ферма, Манетт… Ян оставил её мне.

— Тебе? Почему?

Кавех ответил с достоинством, восхитившим Манетт:

— Потому что он любил меня. Потому что мы были вместе и делали то, что обычно делают партнёры: заботились друг о друге и сделали распоряжения на случай смерти одного из нас.

Воцарилось молчание. Его нарушил крик галок, взвившихся в воздух. Откуда-то донёсся запах тлеющих листьев, как будто кто-то жёг их неподалёку, но ничего подобного не было видно.

— Вообще-то мужчины обычно заботятся ещё и о своих детях, — сказала Манетт. — И ферма должна была достаться Тиму, а не тебе. И Грейси. И её следовало бы продать, чтобы обеспечить их будущее.

Кавех отвёл взгляд. Он чуть выдвинул вперёд подбородок, как будто это помогало ему справиться с чувствами.

— Думаю, вы увидите, что для этого предназначена страховка.

— Как удобно! А чья это была идея — чтобы ферма досталась тебе, а страховка была в пользу детей? И как велика страховка, кстати? И кому в точности должны достаться деньги, кто должен ими распоряжаться? Потому что если опекуном будет Найэм…

— Манетт, — перебил её отец, — сейчас не время обсуждать это. — Он повернулся к Кавеху: — Вы останетесь жить на ферме или продадите её?

— Останусь там. Что касается Тима и Грейси, я буду рад, если они поживут со мной, пока Найэм не решит забрать их. А если она никогда не будет к этому готова, Ян, безусловно, хотел бы…

— Нет-нет! — Манетт совершенно не желала слушать дальше. Главным для неё было то, что дети были частью их семьи, а Кавех — спал он с Яном или нет — к семье не относился. И она с жаром воскликнула: — Папа, ты должен… Ян не мог хотеть… А Найэм вообще знает обо всём этом?

— О чём именно? — спросил Кавех. — Да и вообще, ты думаешь, её хоть что-то интересует?

— Она знает, что ты наследуешь ферму? И когда Ян составил завещание?

Кавех замялся, как будто взвешивая возможные последствия ответа. Манетт пришлось дважды окликнуть его по имени, прежде чем он наконец открыл рот.

— Я не знаю.

Бернард и Томми Линли переглянулись. Манетт это заметила и поняла, что они подумали то же, что и она. В чём-то Кавех лгал. На тот единственный вопрос, который мог бы многое прояснить, он ответил: «Не знаю».

— Не знаешь чего именно? — спросила она.

— Я ничего не знаю о Найэм, вообще ничего. Она получает страховку, а это немалые деньги. Конечно, Ян предполагал, что эти деньги помогут ей содержать Тима и Грейси, но он ведь думал, что, если с ним что-то случится, у Найэм хватит разума, чтобы заняться детьми.

— Ну, а у неё не хватило. И непохоже, чтобы она опомнилась в ближайшее время.

— Но если уж так сложилось, пусть остаются со мной. Они уже привыкли к ферме и вполне счастливы.

Нелепо было предполагать, что Тим Крессуэлл счастлив. Он уже сто лет вообще ничему не радовался.

— Хорошо, давай вот о чём подумаем, — сказала Манетт. — Что, если через месяц-другой ты познакомишься с кем-то ещё, Кавех? И приведёшь его к себе на ферму, чтобы жить вместе? Что тогда? Что тогда делать детям? И что они должны будут думать?

— Манетт!.. — предостерегающим тоном пробормотал Бернард.

Кавех побледнел при её словах, но промолчал, хотя и стиснул зубы, а его правая рука сжалась в кулак.

Манетт продолжила:

— Найэм будет судиться с тобой за эту ферму. Она оспорит завещание. В пользу детей.

— Манетт, довольно, — со вздохом сказал её отец. — Нам и без того хватает горестей, и всем нужно отдохнуть и прийти в себя, в том числе и тебе самой.

— Да чего ради ты берёшь на себя роль миротворца? — резко спросила Манетт, поворачиваясь к отцу и кивком указывая на Кавеха. — Он нам никто! И детям он никто! Это просто человек, из-за которого Ян погубил свою жизнь, и…

— Я сказал — довольно! — рявкнул Бернард и заговорил с Кавехом: — Извините её. Она не хотела сказать…

— О, она сказала именно то, что хотела сказать, — возразил Кавех. — Как и большинство людей.

Манетт попыталась загладить неловкость, возникшую по её вине, и несколько неубедительно произнесла:

— Ладно, хорошо. Послушай… В конце концов, если отвлечься от всего остального, ты слишком молод для того, чтобы быть отцом четырнадцатилетнему подростку, Кавех. Ему нужен кто-то постарше, более опытный, некто…

— Не гомосексуалист, — закончил за неё Кавех.

— Я этого не говорила! И не имела в виду. Я хотела сказать — кто-то из родственников.