Вера Игнатьевна Мухина

Каждый из членов бригады делал свою часть работы, лепил свою фигуру: женщину с голубем — Сергеев, негра — Козаков, центральные фигуры русского и китайца — Иванова, слепого — Зеленская. Сама Мухина лепила кореянку.

Замысел показать женщину с мертвым ребенком на руках родился у нее еще в начале войны, в те дни, когда она особенно остро и горько размышляла о том, что «искусство не только удовольствие, но и душевная боль художника; без этого не было бы ни Гойи, ни Рембрандта; искусство — это душа и совесть народа». Мухина вылепила два эскиза — из глины и гипса, но до конца тогда работу не довела. Теперь эта задумка была реализована в образе кореянки.

Эта и не эта. Потому что хотя внешне в положении фигуры изменений немного, но психологически она стала совсем иной. В 1941 году в лице матери превалировало ощущение ужаса: она будто не могла поверить происходящему и была бесконечно одинока в своей тоске. В кореянке тоже горит отчаяние, но еще ярче, чем отчаяние, пылает в ней гнев и жажда мести. Раньше из ее груди рвался вопль боли, теперь — крик возмущения. «Она пойдет в партизаны, она такая — здесь о мольбе не может быть и речи», — говорила Вера Игнатьевна.

В 1950 году группа «Требуем мира!» была экспонирована на Всесоюзной художественной выставке и вызвала много откликов. Среди потока писем, пришедших к Мухиной, было и письмо подруги ее юности Надежды Андреевны Удальцовой. «Мне хотелось хотя бы в скупых словах передать мое впечатление о вашем произведении, — писала Надежда Андреевна. — Давно-давно скульптура не давала мне такого захватывающего впечатления, когда о вещи хочется думать, угадать мысль автора и представить себе свои собственные соображения. Мне кажется, что наша скульптура и публика в скульптуре более консервативны, чем в живописи, и, может быть, не до всех доходит, но я слышала отзывы, созвучные моему впечатлению. Мне хочется передать вам пока только схему моего восприятия. Узел завязанных сзади рук; поступь трех и стремительная поступь ведущей; женская фигура, трогательная движением ножки ребенка: протянутая рука женщины и продолжение — летящий голубь. Яркое выражение безумного отчаяния кореянки в жесте ее, форме складок платья, волос, эти формы прекрасно вкладываются в общую композицию. Много споров вызывает инвалид войны, но эта фигура необходима, и я думаю, вы ввели ее вовсе не с целью разжалобить, но как существующее прошлое, от которого мы не имеем права отмахнуться. Еще хочется сказать о рисунке, который охватывает силуэты и как будто пронизывает всю композицию. Ах, Вера Игнатьевна, за смелость — слава вам!» [19]

С доброжелательным вниманием выделила Удальцова все лучшее в группе. Тактично обошла недостатки, главный из которых — пластическая неравноценность фигур, частое следствие бригадного метода. Возможность и желательность его дискутировались много и неоднократно. «Не надо бояться коллективного творчества, — всеми силами защищалась Мухина. — Возьмем средневековые готические соборы, мы знаем по истории, что над ними работало множество людей… возьмите лучшие вещи, которые остались нам от народного творчества». Увы, в этом высказывании ей, обычно логично мыслящей, логика изменяет: что общего у произведений фольклора, «наслоения многих мыслей многих поколений», как она сама определяла, со скульптурной группой, которую пять человек, торопясь и ежедневно мысленно подгоняя себя, делали к определенному жесткому сроку? «Известно, что Фальконе делал памятник Петру двадцать лет, Клодт своих коней на Аничковом мосту — четырнадцать лет», — эти слова тоже принадлежат Мухиной.

«Наш коллективный метод это совершенно не есть гибель индивидуальности, — не сдается, пытаясь убедить, Вера Игнатьевна. — Если мы в этой вещи ведем работу коллективно и сообща, то это совершенно не значит, что мы не работаем и совершенно отдельно. Я работаю совершенно отдельные вещи, товарищи тоже делают самостоятельные вещи, говорят своим почерком, и о стирании индивидуальности здесь и речи быть не может». Это сказано верно, но не по существу: вопрос о том, что в группе «Требуем мира!» почерк Мухиной снивелирован с почерком Сергеева или Зеленской, не ставился никогда и никем; напротив, речь шла о том, насколько гибельна для единой скульптурной композиции неоднородность этих почерков.

На выступлении во время обсуждения этой скульптуры в Третьяковской галерее, объясняя замысел, защищая группу от иных зрителей, принимая похвалы и восторги других, Мухина говорит пылко и горячо. И все-таки у нее вырывается — умышленно? нечаянно? — фраза: «Эту тему можно решить гораздо сильнее». Не в этих ли словах самая объективная и точная оценка композиции?