Вера в прозе и стихах

– Переживаем мы за вас, здоровье-то после двух арестов слабое. А вдруг вздумают опять вас по темницам прятать да мучить?!

– Что уж тут поделаешь?.. Наслаждаются они своей властью, только каждый перед Господом стоять будет и за дела свои земные отвечать. А их я не боюсь: слава Господу, мне уже семьдесят восемь, а ежели Господь даст, и еще поживем!

– Владыка… может, не стоит ругать их в открытую?.. Пусть забудут о вас…

– Их власть не от Бога, а от антихриста. А я всю жизнь со злом борюсь и им в лицо говорю, что ногами в кровь помазанника Божьего они встали, и не дело нам, слугам Господа нашего, подстраиваться под них! Я не могу смотреть спокойно, как они из храмов склады да лавки делают. Как они в репрессиях братьев наших уничтожают и люд мирской лишениям подвергают…

– Ох, владыка, за правду вашу они и лютуют, не нравится она им! Очень Господа просим, чтоб даровал вам еще многие лета… Они правды вашей боятся, а народ правду вашу ждет и верит, что Господь поможет!

– Спаси и сохрани, Господи! – ответил митрополит и перекрестился. Опираясь на трость, он поднялся и продолжил: – Пойдем до дому, а то заждались меня, поди!

И они втроем неторопливо пошли в сторону аллеи, за которой проходила узкая улочка, – по ней можно было выйти к домам старинной постройки, где и проживали эти духовные лица.

Любой художник, увидев такую картину, пожелал бы ее написать. Три священнослужителя в подобающем облачении вышли на аллею, где перед ними лежал красочный многоцветный ковер из опавших листьев, а легкий ветерок заставлял деревья изредка осыпать идущих зеленовато-желтой и желто-красной листвой. Осень в том октябре была мягкой и слегка прохладной.

Прошло три недели.

Владыка Серафим сидел за столом у окна и делал кое-какие наброски для своей книги. В комнату вошла келейница Дарья и спросила:

– Батюшка, может, чаю попьете? А то ведь с утра ничего не ели…

– Да, Дашенька, теперь, пожалуй, выпью! И к чайку чего-нибудь! – митрополит отложил перо и, улыбнувшись, потянулся.

– Вот и хорошо! Я сейчас, мигом! – и Дарья скрылась за дверью.

Когда через десять минут она вернулась, владыка сосредоточенно что-то писал. Келейница аккуратно поставила на край стола чай в красивом подстаканнике и небольшую тарелку с бутербродами. Владыка Серафим молча продолжал писать.

Дарья стояла и смотрела, а потом с досадой сказала:

– Батюшка, я на вас обижусь! Так же нельзя… Я не дам вам писать, пока вы чаю не выпьете и хлебушка с маслом не съедите!

– Ну всё, всё, моя хорошая, не сердись! – улыбнулся митрополит и, отложив перо, взял бутерброд. Только сейчас он почувствовал, что действительно проголодался.

Даша, довольная тем, что добилась своего, улыбнулась и вышла из комнаты.

Закончив скромную трапезу, митрополит почувствовал, что усталость берет свое и желание писать или о чем-то думать пропадает. «Стоило только поесть – и никакой работы! Вот почему люди умственного труда творят на голодный желудок или пьют пустой чай», – подумал он и пересел в кресло.

Почти задремав, услышал шум и голоса в коридоре. Открылась дверь в комнату, и заглянула Дарья. Увидев, что владыка Серафим не спит, сказала:

– Отец Алексий пришел, батюшка.

– Так чего он там ждет?.. Пусть проходит! Уж заждался я его, – сказал митрополит и встал, чтобы встретить гостя.

Тепло поприветствовав друг друга, служители церкви прошли в комнату. Усадив гостя на стул у небольшого обеденного стола, митрополит сел напротив.

– Сейчас нам Дашенька чайку принесет, а ты пока расскажи, как там дела?.. Как службы?.. Много ли людей ходят?.. А то, почитай, ты у меня пять дней не был!

– Службы идут. Людей не много, но ходят, – отец Алексий потупил голову. – Я к вам с нерадостной вестью, владыка…

– А что случилось?.. Я их пока не браню, живу смирно и на улицу-то редко выхожу. Всё больше Даша да Прасковья до лавки или булочной сходят.

– Отца Иннокентия арестовали!

– Ка-а-ак?! – воскликнул пораженный митрополит. – За что?! Вот безбожники! А этот-то святой человек что им сделал?..

– Кто – то донес, якобы он высказывался на проповеди против советской власти. Я уж не знаю, что он там говорил, но забрали его вчера прямо из дома!

– Вот ироды! – простонал владыка. – Что предпринимаете?

– Сейчас готовим прошения. Отец Сергий сказал, надобно общее письмо писать. Но я к вам пришел, чтобы передать: временный патриарший Синод собирался, и все как один просят вас поберечь себя и уехать в Москву. В собор приходили люди из НКВД и интересовались вами.

– Вы же знаете, что я их не боюсь. Я, безусловно, благодарен всем нашим за заботу, но считаю, что мне необходимо самому написать требование к властям об освобождении всех наших братьев и сестер!

– Владыка Серафим, прошу вас, – умоляюще произнес отец Алексий, – послушайте нас! Мы сами всё сделаем и никого не бросим. Даст Господь, мы всё преодолеем… Важно вас поберечь! За ваше здоровье все тревожатся, вы много значите для нас всех…

– Значит, вы считаете, что необходимо ехать в Москву?! – призадумался митрополит.

– Да, владыка, надо!