Вердикт двенадцати

Спровадив учителя, миссис ван Бир спустилась в сад. Остановившись на красной кирпичной дорожке, что огибала стену по всей длине дома, она огляделась. Все выглядело запущенным. На клумбе перед домом торчали отцветшие золотые шары, которых никто и не подумал срезать. Их пожухлые листья и тощие длинные стебли являли собой неприглядное зрелище. Пышная ветка беспризорного плюща оторвалась от стены и медленно колыхалась на легком ветру. Пыльца плюща собиралась на кирпичах в ручейки, повсюду валялись какие-то непонятные листья и даже букет увядших цветов, которые как срезали, так и бросили гнить. На целой клумбе настурции были поражены черной мушкой. Только лужайка содержалась в образцовом порядке.

Если миссис ван Бир и заметила это безобразие, то все равно ничего не сказала. Племянник вышел из дома следом за ней, и она как-то странно на него посмотрела. Он ответил ей взглядом настороженной кошки. По саду они гуляли порознь.

Через час оба сели за стол. На ленч были холодная баранья нога и приготовленный миссис Родд салат из латука, огурцов и свеклы. Нога оказалась безвкусной, а салат скрипел на зубах, но ни тетя, ни племянник об этом не упомянули. Они вообще не разговаривали. Миссис ван Бир один раз сказала:

— Съешь все с тарелки, Филипп.

Мальчик не ответил, но тарелку очистил.

После ленча мальчик пошел поиграть в сад; Розалия задержалась за столом — как всегда, выпить стакан портвейна. Осталась примерно треть бутылки.

— Оставлять, пожалуй, не стоит, — заметила она вслух, хотя поблизости никого не было, и налила снова. Бутылка опустела. День стоял не по-сентябрьски жаркий; в столовую солнце не заглядывало, но все равно было нечем дышать. Она разомлела и покраснела; щеки у нее довольно заметно побагровели.

Около половины четвертого она с величавым видом, но зеленым лицом вошла в комнату миссис Родд.

— Миссис Родд, — распорядилась она, — нужно выбросить мясо и остатки салата. Они испортились. Мне только что сделалось как-то не по себе, я пошла принять соды, да не успела — меня всю вывернуло наизнанку. Наизнанку, — повторила она с мрачным удовлетворением.

— Может, это портвейн, мадам, в такую-то жару, — невинно предположила миссис Родд.

— Разумеется, нет, — отрезала Розалия. — Выбросьте мясо с салатом сию же секунду.

— Хорошо, мадам, — сказала миссис Родд и отправилась на кухню.

Ближе к вечеру к ней на кухню пришел Филипп и молча сел; мальчика била дрожь. Она посмотрела на него и спросила:

— Что-нибудь случилось, Филипп?

Он не ответил, и она снова глянула на его бледное лицо.

— Тебя всего колотит, — заметила она.

— Мне плохо, — сказал он совсем устало. — Всего трясет. Голова болит. Думаю, заболею, — добавил он, чуть оживившись, как всякий ребенок, если что-то грозит нарушить заведенный в доме порядок. Он пошел к себе наверх, и миссис Родд проводила его встревоженным взглядом.

— Может, мясо и вправду было несвежее, — сказала она Аде. — Хорошо, что завтра приедет мусорщик, а то бы еще провоняло мне всю кухню.

Филипп отказался от чая и отправился спать в семь часов. Предложение лечь исходило от тетушки, и он в кой веки раз сразу же подчинился. Сама она, судя по всему, полностью оправилась, уплела изрядную порцию ветчины, колбасы, яичницы и помидоров с толстым ломтем поджаренного хлеба, патентованным соусом и банкой зеленого горошка, закусив на десерт лимонным бланманже и консервированным ананасом. Все это она запивала портвейном — со вкусом и, видимо, без ущерба для здоровья.

Утром Филиппу стало хуже. Он не хотел вставать к завтраку, съел немного овсянки, и его тут же вырвало. Мальчик вернулся в постель, и тетушка, не преминув указать миссис Родд, что оказалась права, измерила ему температуру. Градусник показал 101° [33]. Тетушка применила универсальное средство — фиговый сироп.

Филиппа вырвало.

Далеко за полдень (потом никто не сумел вспомнить, когда именно) миссис ван Бир позвонила доктору Парксу:

— По-моему, Филипп съел какую-то гадость. Его тошнит, немного поднялась температура. Вы не могли бы сегодня приехать?

Доктор Паркс согласился приехать, выписал очередной счет за вызов и приехал в четверть пятого. У калитки он столкнулся с Эдвардом Гиллингемом, который по вторникам и четвергам являлся во второй половине дня, потому что в первую занимался с другими учениками. Учитель и доктор вместе пошли по дорожке.

— Думаю, молодой человек, сегодня вы не понадобитесь, — заметил доктор. — Я слышал, у нашего юного друга разболелся животик.

— Да? Жалко. Впрочем, войду и узнаю.

Их провели в неубранную гостиную. Доктор поднялся наверх, Эдвард остался в комнате.