— Это правда, что один, но мы все в ее хате собирались. Наталья для нас самый близкий человек.
— Откуда известно, что она хочет в отряд?
Петренко еще больше покраснел, а потом признался:
— Был там один, мимоходом завернул, минуты на три, не больше. Только вы не подумайте плохого, товарищ командир. Ребята у нас службу знают…
— Службу знают, а самовольно в деревню ходят?
— Разве это самовольно? — оправдывался сержант. — Я же говорю, по дороге человек зашел воды напиться: зашел и сразу же вышел.
— Ну, это ты своей бабушке расскажи! — вмешался в разговор Войтик.
И между ними завязалась перепалка, так что мне пришлось вмешаться.
Со дня на день я ожидал, что к нам придет кто-нибудь из любанцев, но время шло, а никто не появлялся. Я приказал Войтику связаться с ними. Пусть узнает, в чем дело, почему люди уже около двух недель молчат. Ходят слухи по Полесью: любанские, октябрьские партизаны в одном месте мост взорвали, в другом — фашистский склад сожгли, гитлеровцев побили. Официальных же донесений в обком за последнее время не поступало.
Войтик отправился в путь, но часа через два вернулся. Было уже темно.
— В чем дело? — удивился я, увидев его. — Заблудился?
— Нет, я дорогу знаю. Просто незачем идти, сами пришли. Мы встретились на дороге.
Часовые привели в землянку двух человек. Это были Варвашеня и Горбачев. Я обрадовался им, как родным.
…Становилось холодно. Осень дышала на Червонное озеро, и что ни день, то сильнее. Сначала пожелтел вокруг ольшаник и березняк. От легкого ветерка осыпались листья, падали на берег, в воду, образовывали на черных торфяных полянах яркие прихотливые узоры. Молодые дубки стояли еще зеленые, но листья их с каждым днем теряли свою свежесть. Только ивняк упорно не поддавался осени и зеленел по-прежнему. Казалось, что он охраняет озеро от холодов. У самой воды и на кочках, которые до верхушек погрузились в воду, зеленела трава.
Мы зашли в землянку, которую с таким же успехом можно было назвать и шалашом, так как она только наполовину была в земле. Разместились кто на чем. При скудном свете коптилки я вглядывался в лица своих товарищей. Варвашеня был все такой же, как и прежде, бодрый и энергичный. Он весело улыбался, как улыбается человек, вполне довольный своей судьбой и всем окружающим. Горбачев отпустил светлую, аккуратно подстриженную бородку; пучок усов, более темных, чем бородка, словно приклеенный, торчал на верхней губе. Он долгое время работал в здешних районах, его хорошо знали. Бородка и усы очень изменили его облик.
Мы долго разговаривали о любанских, краснослободских, слуцких делах. Горбачев рассказал, с какой радостью население Любанского района встретило известие о присвоении Бумажкову и Павловскому звания Героя Советского Союза и о награждении секретаря Краснослободского райкома партии товарища Жуковского орденом Ленина. Подсев ближе к огню, Горбачев достал из-под распоротой подкладки своей поддевки «Правду» от 18 августа 1941 года.
— Весь мир теперь знает о наших героях, — с гордостью сказал он. — В первые дни они воевали вместе с нашими регулярными частями против гитлеровцев. Об их подвигах командование фронта доложило Верховному главнокомандующему. Вот статья Бумажкова. С трудом, но достали!
— Прочитайте! — еле сдерживая радостное волнение, попросил Войтик.
Горбачев поправил фитилек в коптилке и начал читать: