Вересковый рай

– Сейчас не время для поспешных действий любого рода, – тут же перебил Джеффри. Он понимал, что даже Генрих не настолько глуп, чтобы потребовать от человека идти с оружием в руках против собственных сыновей. – И не все еще потеряно. Вам следовало бы знать, Иэн, что Винчестера нельзя уломать, но король не так непреклонен.

– Не так непреклонен, но более опасен, – заметил Адам. – Винчестер мог пытаться удержать Иэна от каких-либо действий, но непохоже, чтобы он впадал в ярость, или говорил, или делал что-либо, от чего позже не сумел бы отказаться.

– С самого начала я не собирался ехать к королю, – сказал Джеффри. – Если у нас не будет никакой надежды, мы получим ее от Ричарда Корнуолла.

– Но Корнуолл уже сделал и сказал все! – недовольно запротестовал Саймон.

– Он сделал и сказал слишком много, – поправил Джеффри, и отнюдь не веселая улыбка тронула его губы. – Он назвал Генриха неблагодарной собакой за то, что тот был груб с де Бургом, и длинноухим ослом, когда король уволил служащих суда. Он ревел, как бешеный бык, в совете, угрожал силой, бурей проносился из Вестминстера и вновь верхом на коне возвращался в Уоллингфорд, вовсе отказываясь говорить с Генрихом… Нет, мне не нужно принуждать Ричарда произносить что-либо еще к уже сказанному, но, возможно, я могу убедить его выговорить те же слова по-иному, так, чтобы они не вызвали гнева короля.

Джеффри отправился в путь днем, сразу после обеда, но почти сразу и вернулся в сопровождении Уолтера, который был у Корнуолла. Граф, сообщил Уолтер, уехал, чтобы присутствовать на похоронах отца своего очень близкого друга.

– Это предлог? – спросил Саймон, и в глазах его сверкнул интерес. – Я думал, что он намерен присутствовать на совете.

– Совет отменен, – сообщил им Уолтер. – Что касается похорон, то это никакой не предлог. Ричард жил в поместье этого человека в течение нескольких лет, как раз до и после смерти короля Джона, и он продолжал поддерживать тесные связи с его сыном. Даже если бы совет состоялся, ему пришлось бы уехать.

– Тогда, пожалуй, хорошо, что его отменили, – заметил Иэн. – Но, черт побери, что мы должны теперь делать? Оставаться здесь? Отправляться домой? – Он был мрачен, а в глазах сквозило беспокойство. – Корнуоллу известно, что его брат собирается делать потом?

– Не думаю, – ответил Уолтер. – В настоящее время они не разговаривают друг с другом, и Изабелла сказала, что Генрих настолько взбешен, что готов наброситься на кого-нибудь.

Наступило минутное молчание, в течение которого каждый попытался осмыслить только что сказанное. Затем Джеффри положил свою руку на плечо Иэна.

– Есть еще кое-что? В чем дело?

Иэн уставился в пространство, затем медленно произнес:

– Обмолвка, если это была обмолвка, во время моего разговора с Винчестером. Он сказал, что вместо того, чтобы объединиться, бароны с оружием в руках будут выяснять, кто из них станет во главе, «если только Пемброк…», и тут он замолчал. Мне не нравится это. Не было настоящей причины созывать этот совет. И Винчестер и король знали: вероятность того, что многие прибудут на совет, была ничтожно малой. Однако…

– Однако король уволил Родуна, что должно было привести в ярость Ричарда Маршала, и предложил на этом совете обсудить данный вопрос, что означало, что Ричард скорее всего окажется в одиночестве. – Голос Саймона слишком громко прозвучал в тишине, наступившей сразу после грустных размышлений Иэна.

Джеффри на секунду прикрыл лицо рукой.

– Вот и получены ответы на ваши вопросы, Иэн. Нам следует остаться. Норфолк, Феррарс и Корнуолл отложили разрешение проблем, устроив отмену совета, но это лишь усилило гнев Генриха. Уолтер прав. Генрих набросится на кого-нибудь.

3

Рианнон лежала в высокой луговой траве и смотрела, как сходятся и расходятся облака на небе, создавая очертания замков и зверей, людей и чудовищ, гор и рек. Всякий раз высокогорный луг дарил ей ощущение абсолютной свободы, но теперь она не находила покоя – ни в ласковом теплом воздухе солнечного дня, ни при лунном свете, ни в туман или дождь.

Нигде не было покоя. В свете огня, разведенного в очаге в доме ее матери, мелькало и менялось выражение красивого смуглого лица. Во время охоты она вдруг замечала, что оборачивается на изумленное и восхищенное выражение лица смеющегося спутника, который не отставал от нее и все же не обгонял, хотя мог это сделать. А когда она пела, то ощущала притяжение тоскующих, отливающих золотом глаз, что придавало особое значение словам, повествующим о любви героев к своим дамам сердца.