Веревочка. Лагерные хроники

– Постарайся быть, а не казаться. Но за это «быть» ты должен отвечать своей жизнью. И ничем другим. В любой момент. Иначе твои потуги ничего не стоят. Никого и никогда не сгибай и не унижай, но и сам никогда не сгибайся.

Я запомнил это правило на всю свою последующую жизнь, которое, впрочем, относится не только к лагерю.

Читателя может возмутить моё постоянное сравнивание вольной и лагерной жизни, вольных людей и зэков. Но особой разницы я никогда не замечал.

Во-первых, между человеком, избившим жену или прохожего и человеком, получившим за это срок, разница невелика. Человеком, давшим взятку, и посаженным за взятку, тоже. А кто из нас не давал взяток? Или не дрался?

А профессиональных преступников за двенадцать лет я почти не видел.

Преступная мораль, повадки и тюремный фольклор распространены и на воле. Блатных словечек и песен в последующей жизни я слышал, едва ли, не больше, чем в лагере. А уж с пьянством, хулиганством, воровством, ложью и предательством на свободе обыватель сталкивается многократно больше.

Ну а о жизни на воле не по закону, а по понятиям и говорить не приходится. Так что мои аналогии и сравнения вполне осознанны и обоснованы.

Другое дело, что ответственность в лагере и жёстче и неотвратимей. В этом основное отличие. Спрятаться негде.

Итак, Васю отправили на тюремный режим.

Меня же, после неудачного побега и ранения, жизнь так закрутила, что я оказался на севере до конца своего срока.

Но помнил я о Василии Даниловиче Донченко всегда, и эта память была для меня одним из немногих жизненных ориентиров, которые сделали из меня уважаемого и ответственного человека.

Я был уже руководителем лесобиржи, когда, работающий в «пожарке», мужик из западной Украины, по имени Адам, спросил меня не тот ли я Марк, который бежал с друзьями на машине из карьера в Шепетовке.

Оказалось, что мы сидели когда-то на одной зоне, и он меня запомнил. Выяснилось, что он недавно вышел на поселение, а теперь за пьянку его снова закрыли. Бывает.

Я же спросил его, а не встречал ли он на Украине Васю Донченко, нашего общего знакомого.

И тут Адам меня оглушил, рассказав, что ему, как-то, попалась внутрилагерная газета, где Василий Донченко писал о том, что он стал на путь исправления и призывал других сделать то же самое.

Такое заявление ничего общего не имеет с реальностью, а является наряду с другими методами (красной повязкой, подпиской о сотрудничестве и т. д.) способом сломать достойного человека.

Наоборот, после таких заявлений, человек становится, обычно, постоянным клиентом лагеря, потому что на свободе уже жизнью, как правило, совсем не дорожит, а дорожит только своей шкурой.

Таких я знал немало.

В лагерях власть делала что угодно, но только не готовила человека к свободе, потому что эта свобода юридически и политически не очень отличалась от лагеря. В то, что такое несчастье могло случиться с Васей Донченко, мне не верилось.

Конечно, у власти есть масса возможностей сломать непокорного. Например, любой зэк уступит угрозе быть изнасилованным.

Но силы, которая потом может заставить такого человека жить, на земле не существует. Выбор жить или умереть, к счастью, всегда во власти самого человека.

И, если я ещё мог поверить в то, что Васю могли сломать, то поверить в то, что он может жить сломленным, я не мог. Тем более, что и сам Адам не вызывал моего серьёзного доверия. Должности пожарного, кладовщика, хлебореза, санитара, как правило, раздаёт лагерный «кум» своим агентам. В отличие от должности бригадира, где необходимо неформальное лидерство.

Отдать должность бригадира «своему» человечку на севере власть не может. Мужики просто дадут ему по голове. Короче, червячок сомнения и печали поселился в моём сердце и грыз меня постоянно.

Прошло лет десять.

И вот однажды в справочной киевского аэропорта «Борисполь», где мы с женой и детьми улетали из гостей от моего друга актёра Жоры Мельского, мне выдали квитанцию с адресом Донченко В. Д. в соседнем с Киевом городке.

Я привёз семью домой и немедленно отправил Васе телеграмму с уведомлением, что буду у него в воскресенье утром.

Таксист высадил нас на параллельной улице, и мы с Жорой пошли по грязи вдоль домов, отыскивая нужный номер. Небольшой деревенский домик оказался в самом конце. На двери висел большой амбарный замок. На соседнем крыльце стояла пожилая женщина. Я обратился к ней с вопросом. Женщина оказалась старшей Васиной сестрой.

По её словам, телеграмму она ему сама вручила, но с самого утра он, ничего ей не сказав, ушёл.

Я спросил о том, как он живёт.

Выяснилось, что после первого освобождения, он сидел ещё дважды по три года.

А когда я поинтересовался за что, сестра с горечью сказала:

– Та всэ ж за жинок. Якбэ вин нэ пыв, та нэ быв йих, то ничого б нэ було.

– Так он что пьёт? Он же раньше совсем не пил?

– Ого! Та щэ ж як. Кожен дэнь и пье. Зараз от опьять жинку побыв, та выгнав. Одна бида, що дуже пье.

Я понял, что ушёл Вася специально, и ждать нам его бесполезно.

И мы поехали в Киев.