Верхний этаж

Об этом он и рассказал ребятам, а потом недолго отказывал им в просьбе — сегодня, сейчас же побывать у того дота. Не так притягивали мальчишек перевернутые инициалы старого мастера, как сам дот. В этих словах — долговременная огневая точка — слышались им отзвуки былых сражений. А многие и вообще не видели настоящего дота. Никита Савельевич уступил их просьбе еще и потому, что сам захотел побывать там. Несколько лет назад в День Победы он ездил туда и поэтому знал, что дот не разобран — оставлен как один из памятников военных лет.

К тому доту группа ехала трамваем. Несмотря на явное различие, ребята из комнаты номер семь старались держаться вместе.

— Рассиропился наш дед! — сказал Семен, когда они вчетвером протиснулись в самый конец вагона.

Раздражение незаметно накапливалось в нем с того момента, когда упомянули об отце Никиты Савельевича. Своего родного отца Семен не помнил, а отчима ненавидел. Любой одобрительный разговор о чьем-нибудь отце злил Семена. Ему становилось нестерпимо жалко себя. Мучительно жгла зависть к людям, у которых были хорошие отцы. Все свои беды Семен приписывал собственной безотцовщине.

— Рассопливился над какими-то буквами! — продолжал он. — Нам повезло, что он отцовской могилы не знает, а то бы и туда нас приволок!

К таким, вроде бы беспричинным, порывам злости ребята привыкли и старались не вступать в спор, который всегда еще больше разжигал Семена. Промолчали они и на этот раз, а он не унимался:

— У моего отца на могиле не только буквы — вся фамилия намалевана… А мне-то что от этого? Ни жарко ни холодно!

— Сравнил! — не утерпел Петька. — На могиле любому человеку фамилию пишут — хоть дураку, хоть гению. А ты сам, пока жив, оставь на чем-нибудь свои буквы!

— Пожалуйста! — зло усмехнулся Семен и, вытащив из кармана медную монету, начал выцарапывать на стене вагона свои инициалы.

— Не порти!

Олег ударил его по руке — монета покатилась под ноги стоявших у выхода людей.

Не миновать бы крупной ссоры, если бы в это время чья-то детская ручонка не раздвинула людей. В образовавшийся просвет просунулась русая голова с косичками.

— Дяденька! Вы улонили деньги! — прокартавила девочка и протянула Семену монету.

Он взял ее, окинул Олега недобрым взглядом и отвернулся от ребят. Понимал Семен, что не прав, но справиться со своим раздражением не мог.

— Щенки! — выругался он. — Какой визг подняли: «Клад!.. Нашли клад!..» Тьфу на такой клад!

— А по мне, — сказал Борис, — любая пуговица — клад, если очень старая.

— Иди тогда помойки выгребать! На свалку топай!

— И на свалке можно интересное найти, — невозмутимо ответил Борис. — Если покопаться.

Семен рывком повернулся к нему, но Борис смотрел на него с такой обезоруживающей простотой, что больше пререкаться с ним не захотелось. Скучно насмехаться над человеком, на которого это ничуть не действует. И Семен замолчал, повторив напоследок:

— Тьфу!..

Дот Никиты Савельевича был заметен издали. Он стоял недалеко от шоссе. Как только мальчишки, следуя за мастерам, пересекли полосу кустарников, так сразу и увидели, его. Высвеченный неярким осенним солнцем, он приземистым кубом сидел на бугре, прикрывшись шапкой из увядших трав. Прищуренным глазом амбразуры он, как и сорок лет назад, внимательно наблюдал за близлежащим перекрестком двух дорог.

— Ну вот он! — Никита Савельевич ласково погладил ладонью по шершавой стене дота. — Целехонек! Меня небось перестоит!.. А вот и моя мета! — улыбнулся он, подходя к амбразуре.

Над поперечной стальной балкой, из-под которой когда-то пулемет высматривал врага, отчетливо виднелись вдавленные в бетон зеркально перевернутые инициалы, о которых говорил мастер. Он провел пальцем по бороздам букв и на пару минут отключился — перенесся в грозный сорок первый год.

А мальчишки, открыв толстую, как у сейфа, и почти не тронутую временем железную дверь, уже хозяйничали в доте. Глухо доносились оттуда их голоса. Внутрь забрались все, кроме Семена. Для него дот не был новостью. Он давно знал нехитрое оборудование таких сооружений. Два подобных дота стояли на пригорках в пяти километрах от его родного городка. Сороконог сумел их использовать по-своему, поэтому у Семена любой дот вызывал воспоминания, от которых он хотел бы избавиться навсегда.

Забравшись на травяную шапку дота, где пригревало солнце и было сухо, он уселся поудобнее. Отсюда ему была видна голова Никиты Савельевича, который все еще стоял внизу у амбразуры и смотрел невидящими глазами куда-то вдаль.

— Тра-та-та-та-та! — пустил кто-то из дота залихватскую пулеметную очередь.

Мастер вздрогнул, потом вздохнул, возвращаясь в сегодняшний день, и заметил Семена.

— А ты чего здесь?.. Не любопытный?

— Насмотрелся! — пробурчал Семен. — Невелика невидаль!

— Конечно, — согласился Никита Савельевич. — Не пирамида египетская. Даже не труба… А мое сердце екнуло… Одна из первых моих строек…

Он видел, что Семен не очень-то расположен слушать его. Но бывают минуты, когда невозможно не высказаться. И не столько для Семена, сколько для себя, Никита Савельевич тихо проговорил: