Верхом на тигре. Европейский ум и буддийская свобода

В январе 1987 года мы с Ханной полетели в Америку в компании Педро и нескольких немецких друзей. Там, благодаря радио и телевидению, у нас появился целый ряд новых знакомств, иногда в необычных слоях общества. В телепередаче для меньшинств ведущий утверждал, что датчане на самом деле не белые, а выходцы с Кавказа; к счастью, никто не догадался заявить, что Будда был негром, – это прозвучало только позднее в Лос-Анджелесе. Всемером, со всеми чемоданами, мы поместились в автомобиле «Вольво», совершенно неразрушимом на вид, и объехали важный юго-западный угол Соединенных Штатов. К моему стыду, где-то между Флагстаффом и Альбукерке я съехал в кювет. Только что я язвил по поводу местных водителей, которые паркуются в сугробах, и – вот, пожалуйста, сделал то же самое. Для той скорости, с которой мы ехали, на дороге было слишком много льда.

В телепередаче для меньшинств ведущий утверждал, что датчане на самом деле не белые, а выходцы с Кавказа; к счастью, никто не догадался заявить, что Будда был негром, – это прозвучало только позднее в Лос-Анджелесе.

Становилось все яснее, почему Кармапа убеждал меня часто ездить в Америку. Это было просто необходимо. Многим нашим центрам доставался всего один визит учителя в год – обычно это был Кхенпо Катар Ринпоче из Вудстока. Иногда не приезжал вообще никто. Поскольку ни один лама не поощрял людей медитировать на родном языке и доверять своим способностям, было вполне объяснимо, почему здесь все росло значительно медленнее, чем в Центральной Европе. Целью буддизма являются зрелые и независимые люди, а если не учишься полагаться на себя, то никакой рост невозможен.

Собственно, проблем было несколько. Культурные различия между Востоком и Западом, которые хотелось бы воспринимать как обогащающие, нередко нарушали гармонию отношений. Эта помеха чувствовалась везде, кроме, может быть, Портленда и Санта-Фе, – и не только в нашей линии преемственности. Западные люди смущают тибетцев своей поверхностностью, плохими отношениями в семьях и склонностью примешивать к драгоценной передаче разные странные духовные течения. Но и сами ламы, поселившиеся в буддийских центрах, натворили серьезных дел. Хуже всего была привычка вызывать у учеников ощущение, что их недооценивают или считают вторым сортом – даже тех, кто много работал для лам или сопровождал их в поездках. Утверждения вроде того, что им не нравится Запад и они сидят здесь лишь потому, что на этом настаивали их учителя, тоже не согревали сердца. Тем самым восточные учителя инстинктивно занимали оборонительную позицию – очевидно, из-за того, что их били в детстве. Они стремились показать, что они все еще благочинные монахи и вовсе не поддались соблазнам «легкой жизни». Но что оставалось думать их приверженцам, которые тратили драгоценное время и немалые деньги, пытаясь принести пользу?

Наконец, даже самые приветливые глаза стали замечать, что ламы отличаются склонностью метить свою территорию. Причем делалось это не для того, чтобы защитить учеников или учение, на что всякий имеет право, – за такими действиями угадывалось стремление закрепить за собой базу для обслуживания или власти, а это уже не столь достойный мотив. Открыто обсуждать такие проблемы время от времени необходимо, и я знаю, что Кармапа от меня этого ждал. Это предотвращало уход хороших людей, но не помогало сдружиться с привилегированной верхушкой. И хотя прямое нападение на меня случилось только раз – в виде письма от «Дхармадхату», – повсюду, где росли организации, кто-то видел в моих действиях угрозу для себя. Измерение уровня духовности внутренним ростом, чувством юмора и обычным здравым смыслом не пользовалось популярностью. Оно увеличивало рабочую нагрузку на людей и существенно ограничивало возможность разыгрывать из себя командиров.

Измерение уровня духовности внутренним ростом, чувством юмора и обычным здравым смыслом не пользовалось популярностью.