Вернадский

Встречи со всем этим цветом интеллигентской Москвы входили в порядок жизни Владимира Ивановича и не нарушали размеренного ее течения. Как бы ни был заманчив спор гостей, Владимир Иванович, поиграв предупредительно цепочкой на жилете, вынимал часы и вставал, объявляя с мягкой улыбкой:

– Извините, господа, но я иду спать: десять часов, мне пора!

И он уходил и вставал в шесть часов, не изменяя ни в чем установившегося порядка жизни.

Единственная беда преследовала в то время Владимира Ивановича. Каждый вечер, зажигая керосиновую лампу в своем кабинете, он наказывал себе не забыть вовремя привернуть фитиль и каждый раз вспоминал об этом, когда маленькие паутинки копоти уже падали на книгу или рукопись, лежавшие перед ним.

Глава X

БЕССМЫСЛЕННЫЕ МЕЧТАНИЯ

Весь XIX век есть век внутренней борьбы правительства с обществом, борьбы, никогда не затихавшей. В этой борьбе главную силу составляла та самая русская интеллигенция, с которой все время были тесно связаны научные работники.

Легкомысленная жена Ивана Николаевича Дурново, нового министра внутренних дел, на благотворительном базаре в Эрмитаже остановила Егора Павловича и, прикрываясь веером, сказала:

– Имейте в виду, над Вернадским установлен полицейский надзор…

Егор Павлович молча поклонился и вскоре покинул базар, но прошло еще несколько лет до того, как в этом убедился и сам Вернадский.

Владимир Иванович Вернадский не был профессиональным политиком, а тем более революционером. Встречавшихся возле его дома пожилых людей в котелках он принимал за соседей и в последнее время стал даже раскланиваться с ними. Несколько удивился он, заметив одно из знакомых лиц на вокзале перед отъездом за границу летом 1903 года. Но об этом случае он вспомнил уже в Констанце, прогуливаясь по берегу Констанцского озера с одним из московских знакомых. Спутник его постоянно оглядывался на прохожих, казавшихся ему подозрительными, и Вернадский рассказал ему о сообщении жены Дурново и замеченном на вокзале человеке. Опытный политикан Иван Ильич Петрункевич разъяснил ему, кого он принимал за соседей по Борисоглебскому переулку.

– Да, это слежка за вами, вернее, за всеми нами, – подтвердил он. – Наши собрания у вас совсем не такое невинное препровождение времени в глазах жандармского управления и дворцовой камарильи, которая держит в руках Николая…

Владимир Иванович вспомнил, что Петрункевич находился в числе депутатов, являвшихся к царю по случаю коронования в 1895 году с адресом и поздравлениями.

– Какое он на вас произвел впечатление?

– Странное какое-то, – неторопливо, как будто собирая в памяти подробности, отвечал Петрункевич. – Вышел этакий молодой человек в военном мундире, за обшлагом у него, как офицеры держат рапорт, бумажка. Вынимает бумажку, на ходу начинает читать как-то истерически громко, должно быть, от застенчивости… И объявляет, что наши скромные пожелания о привлечении земских избранных людей к участию в законодательстве – бессмысленные мечтания. Явно вся речь сочинена Победоносцевым, который тут же стоит сзади со своей елейной мордой… Рассказывали, что царица, присутствовавшая здесь, еще не знавшая русского языка, спросила какую-то свою фрейлину: «Что он им объясняет?», и та ответила по-французски: «Он им объясняет, что они идиоты!» Мы, конечно, стояли идиотами – взрослые люди, на них кричит мальчишка…

Разговор на берегу красивого озера, окаймленного садами, лесом и пастбищами, происходил уже в конце учредительного съезда тайного политического союза «Освобождение», ради которого сошлись в Констанце двадцать русских интеллигентов. Задача союза сводилась к организации общественного мнения в России на борьбу с самодержавием. Предполагалось, что в союз войдут независимо от партийной принадлежности все левые элементы русского общества. Решено было основывать в различных городах отделения союза «Освобождение», чтобы потом слить их в одно большое сообщество, созвав через год тайный съезд делегатов от местных отделений в Петербурге.

Из двадцати учредителей союза большую часть составляли хорошие знакомые и друзья Вернадского: Петрункович, братья Шаховские, Гревс, Ольденбург. Но среди политических разговоров Владимир Иванович оставался со своими мыслями:

– Передо мной раскрывается огромная малоразработанная область науки, – жаловался он друзьям, – все время я глубоко чувствую недостаток своих сил и знаний, но, – улыбаясь, неизменно добавлял он: – я убежден, что справлюсь!

Нельзя было не верить человеку, только что выучившему голландский язык для того только, чтобы прочитать в Гааге несколько книг по истории науки.