Вернадский

– Только идя путем объективных исследований, мы постепенно дойдем до полного анализа того беспредельного приспособления во всем его объеме, которое составляет жизнь на Земле. Движение растений к свету и отыскивание истин путем математического анализа не есть ли, в сущности, явления одного и того же ряда? Не есть ли это последние звенья почти бесконечной цепи приспособлений, осуществляемых во всем живом мире? – спрашивал он. – Мы можем анализировать приспособление в его простейших формах, опираясь на объективные факты. Какое основание менять этот прием при изучении приспособлений высшего порядка?

Никто ему не отвечал, и Павлов заявил с той же энергией:

– Объективное исследование живого существа может и должно остаться таковым и тогда, когда оно доходит до высших проявлений животного организма, так называемых психических явлении у высших животных до человека включительно!

Владимир Иванович не застал первоначального рассказа об опытах, о которых, очевидно, говорилось до его прихода, но хорошо понимал, что по этим опытам Павлов видел дальнейшую их судьбу, дальнейшее их развитие, видел перед собой обширное новое поле исследований, касающихся взаимодействия между животными и внешней средой.

Он повторял:

– Ай да зацепили, вот это так зацепили! – И прибавлял: – Ведь здесь хватит работы на многие десятки лет. Я перестану заниматься пищеварением, я весь уйду в эту новую работу!

Вернадскому казалось, что ученый ждал от собеседников одобрения. Он стоял один среди новых идей и был бы рад поддержке.

Но собеседники были сдержанны. Всего значения, всей глубины того, чем жил и одушевлен был тогда Иван Петрович, они не понимали и не могли понимать.

С тех пор прошло много лет. За это время учение И. П. Павлова получило всемирное признание и стало общедоступным, но даже после исторического декрета, подписанного В. И. Лениным и оценившего научные заслуги Павлова, как «имеющие огромное значение для трудящихся всего мира», мало кто применял к себе законы, добытые на собаках, с которыми работал Павлов.

После одной из лекций в Военно-медицинской академии, в конце которой Иван Петрович коснулся вопроса о высшей нервной деятельности человека, к профессору подошел солидный студент и сказал с мучительным сомнением:

– Но, профессор, ведь у человека слюна то не течет?!

Иван Петрович отделался шуткой, но вечером говорил Вернадскому, положив сжатые кулаки на стол:

– Я постоянно встречал и встречаю немало образованных и умных людей, которые никак не могут понять, каким образом можно было бы когда-нибудь целиком изучить поведение, например, собаки вполне объективно, то есть только сопоставляя падающие на животное раздражения с ответами на них, следовательно, не принимая во внимание ее предполагаемого по аналогии с нами самими субъективного мира! Конечно, здесь разумеется не временная, пусть грандиозная, трудность исследования, а принципиальная возможность полного детерминирования.

Само собой разумеется, что то же самое, только с гораздо большей убежденностью, принимается и относительно человека. Не будет большим грехом с моей стороны, если я скажу, что это убеждение живет у многих ученых, даже психолога, замаскированное утверждением своеобразности психических явлений, под которым чувствуется, несмотря на все научно-приличные оговорки, все тот же дуализм с анимизмом, непосредственно разделяемый еще массой думающих людей, не говоря о верующих!

Ясность мысли и страстность ее выражения рядом с глубокой убежденностью делали любой разговор с Павловым значительным и интересным. Владимир Иванович слушал с великим вниманием старого знакомого. Несмотря на семьдесят шесть лет, седые волосы, бороду, Иван Петрович казался совсем молодым от быстрой речи, живости жестов и манер. Рядом с ним небольшая, полная, приветливая Серафима Васильевна – жена Ивана Петровича – казалась старушкой, хотя она была моложе. Сказывалось что-то старомодное в ее манерах, когда она наливала из самовара и подавала чай гостю или, открыв дверь на звонок, здоровалась и приглашала войти.

Иван же Петрович, услышав звонок или голос гостя, появлялся стремительно, не дав ответить на приветствие жене, заговаривая издали, угадывая по времени и звонку, кто пришел.

Рассказав о глупом студенте на ходу и продолжив речь за столом, Иван Петрович хлопнул в заключение по столу книжкой какого-то журнала, случившегося под рукой.

– Где головы у людей, Владимир Иванович, если они не понимают таких простых вещей?

Владимир Иванович знал по себе, как трудно дается усвоение принципов учения Павлова об условных рефлексах. Он сам пережил ломку в способе привычного мышления и видел, что без такой ломки обычных представлений трудно освоиться даже с такими нетрудными понятиями, как вечность жизни или рассеяние элементов.