Вернадский

Наука едина и нераздельна. Нельзя заботиться о развитии одних научных дисциплин и оставлять другие без внимания. Нельзя обращать внимание только на те, приложение к жизни которых сделалось ясным, и оставлять без внимания те, значение которых не осознанно и не понимается человечеством.

На выраженное правительством желание видеть Академию наук в Москве Вернадский отозвался первым.

– Если правительство нуждается в реальном приближении академии к нему, я готов переехать в Москву немедленно, – заявил он.

Наталья Егоровна была взволнована нарушением привычек, неясностью положения.

– Но ведь мы, в сущности, возвращаемся в Москву! – напомнил Владимир Иванович, приветливо взглядывая на жену.

Наталья Егоровна ответила ему взглядом. Они давно уже не нуждались в словах, чтобы понимать друг друга.

Перевод академических учреждений в Москву осуществлялся летом и осенью 1934 года.

Вернадский поручил наблюдать за переброской биогеохимической лаборатории в Москву Александру Михайловичу Симорину.

Радиевый институт, находившийся все еще в ведении Народного комиссариата просвещения, оставался в Ленинграде.

Симорину пришлось устраиваться в здании Ломоносовского института в Старо-Монетном переулке вместе с Ферсманом, Левинсон-Лессингом, Ненадкевичем. Помещения оказались малоприспособленными для переводимых институтов, нуждались в ремонте и переделках, Горы ящиков с оборудованием загромождали коридоры и вестибюли в ожидании своего места.

Сотрудники, перебравшиеся в Москву, ждали со дня на день получения квартир и пока жили в лабораториях вместе с семьями. Все это задерживало начало лабораторных занятий.

Переезд Вернадского и его лаборатории состоялся только к концу года.

Владимир Иванович посмотрел предложенную ему в Дурновском переулке квартиру, наверху, с большим кабинетом, и она ему понравилась. Наталья Егоровна принимала в расчет только то, что было необходимо мужу. Ее собственные желания, и без того скромные, становились с каждым годом скромнее.

В Москве Владимир Иванович изменил многое в своей жизни, считаясь с возрастом. Ему шел семьдесят второй год.

«Надо, очевидно, изменить строй жизни, – писал он Личкову, – раз я, учитывая свой возраст, хочу кончить свою книгу „Об основных понятиях биогеохимии“. Я хочу отказаться от всякой лишней нагрузки».

Теперь большую часть времени он проводит дома, в большом кабинете, просторном и светлом. Он начинает пользоваться услугами машинистки и привыкает, диктуя, думать. Все чаще и чаще появляются его письма, написанные на машинке. Наконец он уступает советам друзей: Анна Дмитриевна Шаховская, дочь старого друга, становится личным секретарем Владимира Ивановича и посвящает себя его трудам и занятиям.

Радиевый институт переходит к Хлопину. Биогеохимическую лабораторию Владимир Иванович посещает время от времени, но зорко следит за работой сотрудников, оставляя за собой общее руководство.

Коллектив сотрудников постоянно пополняется, и трудно уже сказать, какое по счету поколение биогеохимиков выращивает старый ученый.

Как-то, заехав в лабораторию, Владимир Иванович знакомил нового сотрудника Кирилла Павловича Флоренского с Ненадкевичем. Флоренский был молод, его в лаборатории называли «мальчишкой». Константин Автономович уже носил широкую, окладистую бороду, совсем белую от седины, и стоял за своим столом величественно и грозно, как бог Саваоф.

Называя Флоренского Ненадкевичу, Владимир Иванович прибавил:

– Это мой ученик!

А затем, обращаясь к Флоренскому, представил Ненадкевича:

– Это тоже мой ученик!

Переезд биогеохимической лаборатории в Москву совпал с началом нового, исторически важного периода в развитии биогеохимии. Казавшиеся столь чуждыми житейским потребностям человека биогеохимические идеи Вернадского стали находить практическое приложение.

В сущности, так называемые чистые, то есть не преследующие практических целей, науки рано или поздно непременно находят свое приложение к жизни.

История науки и техники свидетельствует, что никакое научное знание, никакое научное открытие не может остаться не приложенным к жизни. Так или иначе оно найдет свое применение и даст практические результаты, хотя и трудно предвидеть, когда и как это произойдет.

Старый товарищ Вернадского по Московскому университету, с которым он теперь вновь встретился, Сергей Алексеевич Чаплыгин, не уставал повторять:

– Нет ничего в мире практичнее хорошей теории!

Вернадский исследовал природу и проникал в ее законы без мысли о том, когда, где и к каким практическим результатам эти исследования приведут, но с полной уверенностью, что так или иначе они к ним приведут.