Прочтя книгу «Анненков и его друзья», Вернадский завидует им, людям сороковых: «У меня много аналогий с кружками нашего времени, но есть существенное и печальное для нас отличие и вот оно. Мы люди более формы, чем они. <…> И, может быть, во многом нам будет стыдно, что наша лучшая мысль прошла лишь в переписке да в толках с друзьями. Сравни у сороковиков: какая у них всюду страсть к литературе, как ясно сознание ее необходимости, единственного средства влиять на общественное мнение. Мы перед ними формалисты. Мы “чище” их в жизни — мы много болтали о малых тратах, не пили шампанского, когда могли, не ели роскошных ужинов и т. п. Они все это делали, но они много, много выше нас, потому что мы в узком мировоззрении своем истратили слишком много времени на толки о таких вещах, которые не позволили нам заняться другим (забыли о гигиене мысли) <… >
Мы все обсуждали со своей узкой эгоистической точки зрения: что нам делать, что мы хотим и т. д. — они обсуждали все с широкой точки зрения: что людям делать, что нужно для идеи, во имя человечества и тому подобное»2
.Конечно, в этой самокритике много несправедливой резкости. Время литературы и внутренней выработки идей, чем занимались «сороковики» и шестидесятники, прошло, наступило время действия, личного общественного поступка.
Кстати, историей освободительных движений у них больше всех занимался Корнилов. Возвратившись из Сибири и выйдя в отставку, он через Петрункевича с Вернадским и Шаховским познакомился с Бакуниными — удивительной русской семьей. Четверо братьев и двое сестер Бакуниных — легенда русского XIX века. Один, Михаил, как известно, стал знаменитым бунтарем и анархистом, другой — Александр Александрович, участвовал сначала в Севастопольской кампании (вместе с Толстым), затем в итальянском походе Гарибальди.
Корнилов, уже получивший известность как историк, был приглашен заниматься семейным архивом Бакуниных. Работал он в Крыму, в доме третьего из братьев Павла Александровича. Он тоже был известен, но не революционными подвигами, а по широко читаемому философскому трактату «Основы веры и знания». Недалеко от Ялты, в имении Горная Щель, Павел Бакунин создал аристократический и романтический уголок, построил большой дом, где собрал библиотеку по истории и философии. Здесь Павел Александрович и умер в 1900 году и был похоронен в усыпальнице, ставшей художественной частью пейзажа.
Результатом работы в архиве Бакуниных стали две книги Корнилова: «Молодые годы Михаила Бакунина» и «Годы странствий Михаила Бакунина», основанные целиком на документах семьи. В предисловии к первой книге он так писал о связи поколений русских либералов: «Сам принадлежа к совершенно иной формации русской интеллигенции, воспитанный на совершенно иных идеях и в совершенно иных условиях жизни, будучи членом одного из идейных кружков молодого поколения восьмидесятых годов, я, как и другие мои товарищи по кружку, знавшие А. А. Бакунина, Дм. Ив. Шаховской, В. И. Вернадский, братья Ольденбурги, с величайшим интересом и, разумеется, огромною пользой для себя, наслаждался тогда драгоценным общением с одним из последних могикан того общества, старшими членами и руководителями которого были когда-то Станкевич, Белинский, Михаил Бакунин и Герцен и из которого вышел потом Тургенев»3
.Время не пощадило Горной Щели. Ныне от имения ничего практически не осталось. Но в начале века оно сыграло большую и, можно сказать, загадочную роль в жизни Вернадского. По мистике русской жизни, в которой случайностей нет, именно в этом доме, у могилы философа, завяжется важнейший узел в его судьбе и он поднимется на самую вершину своей духовной жизни.
В московской оппозиции заметны два течения. Одно — земская деятельность, местное самоуправление. Другое — распространение конституционных идей в печати, в кружках, в гостиных — доказывало необходимость перехода к правовому государству. В обеих группах
Настойчивая необходимость от разговоров в гостиных переходить к изданию либерального земского общероссийского органа ощущается ими всеми. Дневник 25 марта 1900 года: «Виделся с Иваном Ильичом Петрункевичем. План газеты. Редактором согласился Арсеньев[7]
. <…> Участие Короленко (провинциальные письма). <…> Есть деньги, есть средства — нет возможности изданий (XX век).