Вернейские грачи

Ни этот вконец измазанный комбинезон, ни закопченное лицо не могли скрыть, что мальчик красавец. Он был, как Золушка, которую не сумели изуродовать даже лохмотья. Даже больше: этот комбинезон, заслуженный и рабочий, и копоть, и масляные пятна, разбегающиеся по щекам, как будто даже подчеркивали великолепие его синих глаз, благородную форму лба, прелесть улыбки. И разворот плеч у него уже был уверенный, как у мужчины, и держался он непринужденно, и двигался легко. И всякому, кто смотрел на него, становилось так приятно, что мальчику не составляло никакого труда вот так, походя, побеждать людей, располагать их к себе.

— Мать, «Последняя надежда» просила передать вам, что ей хотелось бы иметь новую одежку, старая совсем истрепалась, — сказал он ломающимся мальчишечьим баском. — Можно взять немного той материи, которую вы привезли из города? Я хочу обить переднее сиденье.

— Ну, конечно, Корасон, — кивнула Марселина. — Пошли кого-нибудь из ребят к Видаль и передай, что я просила. А то она, пожалуй, не даст тебе ни сантиметра… Да что я говорю: тебе-то она, наверное, даст, ведь ты ее любимчик…

Мальчик покраснел.

— Всегда вы надо мной смеетесь, Мама, — пробормотал он. — Где вы были, почему я не видел вас весь вчерашний вечер? — Он посмотрел на нее требовательным взглядом.

— Я была в городе, у наших друзей. А ты искал меня? — с живостью спросила Марселина. Корасон кивнул.

— Да. Нужно было посоветоваться… И потом вообще… — он смутился.

Что-то кольнуло Марселину: неужели она была невнимательна к Корасону? Неужели из-за ее желания быть справедливой, поровну распределять свою любовь и привязанность между детьми Корасон почувствовал себя заброшенным?

Она сказала поспешно:

— Ну конечно. Я сама чувствую, у нас с тобой давно не было хорошего разговора. Ты знаешь, как я была занята. Эти ребятишки с Заречной стороны… Словом, я жду тебя сегодня после обеда. Идет?

— Идет, — кивнул Корасон.

Марселина старалась не слишком нежно смотреть на мальчика. Но когда Корасон отправился в гараж, она проводила его долгим взглядом.

— Корасон, а ты сменил масло, не забыл? — донесся из гаража голос Клэр, властный, требовательный.

Клэр помогает Корасону: моет машину и попутно учит Полину Кюньо.

— Сколько будет трижды три? Ну-ка, Полина, подумай хорошенько. Вот видишь, здесь три кнопки. А если еще три и еще три, сколько это будет, а?

Клэр сама придумала эти «уроки на ходу» для малышей Гнезда, и ребята незаметно для себя усваивают много нового.

Мысли Марселины тотчас же устремились к девочке. Трудная девочка Клэр… Богатейшая внутренняя жизнь, талантливость во всем, за что берется. Упрямство. Вспышки гнева, сокрушительные для нее самой. Желание властвовать. Мечты о геройстве, которые она тщательно скрывает от всех, кроме нее. Какое будущее ждет эту девочку? Сумеет ли она — Марселина — направить ее силы по верному пути?

— Госпожа Берто, я пришла, как вы сказали. Вот он, мой Жанно.

К Марселине подошла большая костистая женщина. Она вела тощего мальчугана и во все глаза смотрела на Мать.

— Отлично, давайте его нам. — Марселина взяла на руки чумазого малыша. — Сейчас я позову кого-нибудь из старших, они его устроят в спальне и покормят. Вы сможете его навещать когда захотите. — Она оглядела женщину. — Что, очень туго приходится?

Женщина молча кивнула.

— Еще троих ребят хорошо бы к вам привести, — сказала она, — моих соседей Гюнаров. Его с братом тоже уволили с завода. Придрались, будто они запороли какие-то детали, и выгнали вон. А все дело в том, что Гюнары кое-что знают о Фонтенаке. О том, как он помогал бошам и здесь и в соседнем департаменте. Конечно, языки они на привязи не держат, все рассказывают, кто такой этот господин…

— Постойте, я запишу, адрес. Может, удастся что-нибудь сделать. Я скажу Кюньо. — Марселина вынула из кармана брюк записную книжку, разбухшую от адресов, телефонов и имен: одному помочь лекарством, другого устроить на работу, третьему выдать пособие, четвертого просто подкормить…

Женщина с жадностью следила за тем, как она вписывает адрес в эту чудесную книжку: у нее была безграничная вера в Марселину. Уж если госпожа Берто записала…

— Мой Арман упрям, как мул, — сказала она ворчливо. — Если что вобьет в голову, нипочем оттуда не выбить. Говорит, собирал подписи под Воззванием и буду собирать. Говорит, выступал, чтобы выбросить Фонтенака из правительства, и буду выступать. Добьюсь, говорит, чтобы не было больше разговоров о военных договорах, о вооружениях. Такой упрямый, страх!

В ее воркотне слышалась гордость за упрямого мужа. Вероятно, и она такая же, как Арман.

— Так я скажу Гюнарам…

— Клэр, — позвала Мать, повернувшись к гаражу, — выйди-ка на минутку!

Показалась Клэр, чумазая, в каких-то немыслимых штанах. В руке у нее был гаечный ключ. Она быстро глянула на женщину, на малыша, прикорнувшего у Матери на плече.