Верность

Сергей заметил, что дружеские отношения между новичками в первую очередь определялись общностью или близостью рабочих мест. И для него в каждой бригаде была едва ли не самым важным именно дружба между работницами.

Шаловливую, веселую Лилю Овчинникову вряд ли могла тревожить забота: будут ли у нее подруги? Ее нельзя было представить одной, без стайки подружек. Но Сергей, приняв Овчинникову в цех, прежде всего подумал: с кем она будет дружить? Вернее — с кем надо ей дружить?

У нее были нежные руки, привыкшие держать лишь книжки да тетради; рассказывая о ней директору, Сергей говорил так, как если бы Лиля была лучшей его работницей. Нет, она не была лучшей. Ее вообще нельзя было пока назвать работницей.

— Если бы не война, — говорила Лиля, — я ни за что не пошла бы сюда, — вот еще! — в жаре да в пыли… Мне учиться хочется…

Раньше она работала в заводоуправлении. В цех перешла сама.

— Никто не заставлял, — ответила она, когда Сергей спросил, что заставило ее перейти в цех. — Неловко как-то там… на пульте… все что-то делают, а ты… только регистрируешь…

— А здесь что?

— Здесь? Здесь — детали…

Но когда брала детали, на лице ее появлялось грустное выражение. После работы очень старательно мыла руки и с печальным вниманием рассматривала платьице, — не посадила ли где пятна?

Она ничего не умела делать, хотя бралась за все.

«Маленькая, изнеженная и все-таки мужественная девочка: «никто не заставлял», — в жару, в пыль, — ах ты, милая моя», — думал о ней Сергей, наблюдая, как тонкими пальцами она обламывает наплывы с деталей.

Лиля работала на доделке. Эта операция, по сравнению с другими, была наименее трудной — на доделке обрабатывались готовые пластмассовые детали.

А рядом с отделением доделки стояли большие, жаркие гидравлические прессы и такие же, как и Лиля, девушки — может быть, немного старше — выполняли сложную работу по запрессовке деталей.

Лиля не подходила к прессам. Ей рассказывали, что в прошлом году у одной из девушек, задремавшей у пресса, расплющило указательный палец. Лиля обходила прессы, как обходят будку, на которой написано: «Не трогать! Смертельно!».

Но она была мужественной, и когда Сергей сообщил: она переводится подсобной работницей к прессовщице Насте Рукавишниковой, Лиля самоотверженно согласилась.

Настя Рукавишникова, полная суровая девушка, работала бригадиром прессовщиц. К Лиле она относилась с нежностью, очень неловкой и застенчивой. Сергей решил, что лучшей подруги для Лили Овчинниковой и не надо желать. А что касается будущего Лили, то Сергей хотел видеть ее, по меньшей мере, мастером отделения гидравлических прессов.

Лиля работала на подготовительной перед запрессовкой операции. Но все чаще Сергей имел возможность наблюдать, как Настя, стоя у пресса, что-то рассказывает, двигает рычагами, жестами приглашает Лилю подойти и посмотреть. Лиля — она работала рядом за столиком — вставала и, недоверчиво улыбаясь, заглядывала в матрицу.

Понемногу она начала перенимать у Насти Рукавишниковой первые навыки работы на прессе. Вот в это время и зачастил в цех Илюша Глазнев. Как только Настя Рукавишникова узнала, зачем подолгу торчит на «бойком месте» этот белобрысый паренек из инструментального, все ее мысли, казалось, сосредоточились на одном: как бы оградить от него Лилю Овчинникову; наверное, до нее дошла худая слава Илюши, в стенной газете инструментального цеха его обозвали лодырем.

— Пришел? — тихо говорила она, подходя к Илюше, — а ну, поворачивай назад… Нечего бездельничать, отвлекать тут…

Илюша, с потемневшими глазами, слегка отстраняя ее плечом, проходил через цех в машинное отделение — там был второй выход. Как он должен был ненавидеть эту Настю Рукавишникову! Настя рассказывала, как однажды вечером, после смены, едва не столкнулась с ним на пустынном мосту через железнодорожную насыпь. И столкнулась бы, если бы Илюша — он подходил к мосту — узнав ее, не свернул в сторону.

А Лиля вела себя непонятно. И так легкая, быстрая, веселая, как войдет Илюша, словно по воздуху ходит. Но никогда не подходила, не здоровалась с ним, и Настю Рукавишникову, когда та изгоняла паренька, как будто даже поощряла задумчивой улыбкой.

Сергей, жалея Илюшу, однажды попытался вызвать Лилю Овчинникову на откровенность, — в чем дело, почему он ходит? Если Лиля действительно не хочет с ним дружить, почему же не скажет ему?

— А я ему сказала, — Лиля сидела на табуретке, очень прямо, положив руки на колени, глядя на Сергея почтительно и чуть недоверчиво.

— Лиля, я с тобой говорю как старший товарищ. Забудь, что я начальник.

— Я ему сказала, — не меняя положения, все тем же уважительным и недоверчивым тоном повторила она, — сказала… уже давно… И чего ходит — я не знаю… И вообще, ну его, стоит о нем тут…

Она провела ладонью по щеке не то с досадой, не то смущенно, и умоляюще глянула на Сергея:

— Давайте не будем о нем, Сергей Борисович, а?

— Ну, хорошо, не будем. Я тебя, Лиля, вот, собственно, по какому поводу позвал. Мы с мастером подумали и решили, что ты вполне уже освоила работу на прессе. Хочешь перейти к прессу?

Лиля вспыхнула: