Верность Отчизне

— Все будет в порядке, товарищ командир. Друзья уходят. Старушка возится у печки и успокаивает меня:

— Потерпи, сынок! Все пройдет.

Я прилег. Голова закружилась от боли и усталости. Перед глазами — картина боя: Никитин оторвался от группы, гонится за «мессером». Кричу:

— Мишка, назад!

Очнулся. Около меня стоит хозяйка и смотрит тревожно, покачивая головой:

— Ноги у тебя, сынок, в постели, а думки в небе. Иди-ка садись к столу: лечиться будем.

Покорно сажусь за стол. Она ставит передо мной большой чугун с горячей разварившейся картошкой.

— Наклонись-ка больным ухом к пару, — говорит старушка, укрывая мне голову теплым платком.

Сижу так минут пять. Пот градом льет с меня, задыхаюсь.

— Над вашим чугуном, мамаша, сваришься, пожалуй.

— Ничего, потерпи. Скорее поправишься.

Ив самом деле боль утихает.

Старушка сидит рядом и неторопливо рассказывает:

— Мой сынок тоже в Красной Армии воюет. Пехотинец он. Вот теперь жду от него весточки. Когда наши освободили село, я все сыночка поджидала. Все спрашивала бойцов — не знает ли кто его?

—  —А где старик, бабуся?

— Помер еще до войны. Одна я.

Она вздыхает, уголком платка вытирая глаза. Потом поднимается и еще плотнее укутывает мне голову. И снова, вздохнув, продолжает рассказывать. Голос у нее дрожит от слез:

— Сколько наших колхозников немцы замучили! Моего меньшого брата, партизана, повесили. Полдеревни в рабство угнали. Житье у нас горше собачьего было. Нас за людей не признавали. Злодеи! Хуже, чем со скотиной, обращались. Все v нас отобрали, а требовали: «Давай курку, яйко!» Как войдет фашист проклятый, так и думаешь: «Сейчас убьет». Автомат наведет, обшарит всю хату. Грозились сжечь село дотла. Да наши вдруг явились. Выбили супостатов из села. Немцы залегли за околицей. Тут забегает ко мне наш боец — такой маленький хлопчик. «Мамаша, горилки у вас не найдется?» Немножко нашлось — для сынка припрятала. Хлопчик выпил, вытер рот рукавом, сказал: «Спасибо, мамаша!» — и пошел. Говорю ему: «Отдохни, сынок». А он мне: «Отдыхать, мамаша, нам некогда». За околицей фрицев окружили, в плен всех взяли. Вот у нас радость была! Уж я хату мыла-мыла, чтоб и духу вражеского не осталось. Теперь бы мне только сыночка дождаться.

Она замолчала. И у меня сжалось сердце от жалости к ней. Только бы ее сын был жив, вернулся к ней после победы.

Спустя день я уже чувствовал себя хорошо. Утром и вечером летчики эскадрильи докладывали мне о новостях. Вылетов все не было — мешала непогода. Навещали меня много друзей — летчики и техники из других эскадрилий. По вечерам в хате становилось людно и шумно. Хозяйка всех радушно встречала, для всех у нее находилось ласковое слово.

На второй день вечером товарищи сообщили радостную весть: форсирован Днестр. Ожидается хорошая погода, и полк, очевидно, будет вылетать на прикрытие переправ.

Утром я почувствовал себя совершенно здоровым.

— Ну, мамаша, спасибо за помощь! — сказал я, обняв старушку, и, никого не слушая, отправился на КП в сопровождении своих повеселевших друзей.

Майор Ольховский, увидев меня, спросил:

— Почему больной не в постели?

— Да все прошло, товарищ командир!

В то утро полк получил задачу прикрывать переправы на Днестре в районе Ямполь — Сороки. Эскадрилья должна вылететь по первому сигналу,

— Долго прикрывать переправы нам не придется, — сказал командир, указывая на карту. — Войска с ходу форсировали Днестр и продолжают успешно развивать наступление в западном и юго-западном направлении.

Сигнал дан. Вылетаем. Под нами — однообразная местность. Снег стаял. Видны полосы чернозема, кое-где разлились небольшие речки — половодье в разгаре. Отчетливо выделяется железная дорога: по ней хорошо ориентироваться.

Уже позади Южный Буг, над которым мы недавно вели бой. Подлетаем к переправам через Днестр. Местами река покрыта дымовой завесой.

Встречи с врагом ждем недолго. Две группы «юнкерсов» — всего их около восемнадцати — выскакивают из-за облаков на небольшом расстоянии от нас. Надо ошеломить врага. Разворачиваюсь и веду группу в атаку.

Пристраиваюсь к одному «юнкерсу», в упор открываю огонь. Вражеский бомбардировщик загорается. Кто-то из ребят передает по радио:

— Готов!

Остальные «юнкерсы» уходят на запад.

Мы еще остаемся, хотя горючего и сейчас в обрез. Группа фашистских бомбардировщиков принимает боевой порядок над расположением своих войск. Надо полагать, летчики по радио получили приказ вернуться и выполнить задание. Атаковать бы их, но нельзя оставлять переправы без прикрытия. Словно в ответ на эту мысль, слышу свой позывной (позывные у нас менялись). Узнаю голос старшего начальника со станции наведения:

— «Ястреб-31»! Отогнать противника подальше! Командую группе:

— В атаку!

Стремительно на бреющем летим навстречу «юнкерсам». И фашисты поспешно повернули и скрылись. А мы спокойно вернулись к переправам, одержав моральную победу над врагом, превышавшим нас численностью.

Надо сказать, что здесь, над Днестром, бои были непохожи на те, что мы вели над днепровскими переправами: чувствовалось, что авиация противника ослаблена, его дух надломлен.