Верность Отчизне. Ищущий боя

Летим на малой высоте. Вижу отступающих фашистов: они бегут, пригибаются. Проштурмовать бы вас, трусливые гады, да жаль, мало горючего!

Как будто благополучно проскакиваем сквозь зенитный огонь. Под нами, возле линии фронта, аэродром, оставленный противником. На нем грязь и пустота. Стоит лишь один брошенный «аист» – связной немецкий самолет. И тут Паша Брызгалов передает:

– Подбит. Буду садиться. Дальше лететь не могу.

Брызгалов выпускает шасси, заходит на посадку на аэродром. Глазам не верю: его самолет переворачивается на спину. Решение одно: немедленно помочь Паше. Приказываю Никитину и Мухину идти на посадку, а паре Тернюка лететь домой. Горючего ему должно хватить.

Произвожу посадку на раскисшем аэродроме прямо «на живот» рядом с перевернутым самолетом Брызгалова. За мной – Мухин. Никитин сел за деревней.

Спешу, увязая в грязи, к самолету Брызгалова. И как в тот день, когда Леня Амелин перевернулся на уразовском аэродроме, с тревогой спрашиваю товарища:

– Жив ли ты, Паша?

Услышав его голос, с облегчением вздыхаю. Как же вызволить Пашу? Из такой вязкой грязи за крыло вдвоем с Мухиным самолет не приподнимешь! На счастье, показался солдат с топором в руке. Прошу у него топор, пробиваю отверстие на фюзеляже. И мы общими усилиями извлекаем целого и невредимого Пашу. Правда, лицо у него багрово-красное: пришлось повисеть на привязных ремнях вниз головой.

Благодарю бойца за помощь и отправляюсь в деревню. Там, у самого переднего края, расположился штаб соединения сухопутных войск.

Кратко докладываю обо всем генералу. Выслушав меня, он замечает:

– Хорошо сделали. Товарища в беде бросать нельзя.

Он приказал офицеру сообщить в наш полк, что четверка жива, распорядился, чтобы нас накормили, а утром дали нам лошадей и снабдили едой на дорогу. Предстояло добираться до аэродрома верхом без седла. Другого свободного транспорта не оказалось.

Ранним утром, подбадривая себя, с шутками и песнями выехали из деревни. В первый раз за много лет снова еду верхом. Как все изменилось с тех пор, когда я гонял в ночное нашу старую норовистую Машку. Перед глазами встал курень, дорога, обсаженная вербами, наша хата с тополями, зеленая мирная улица. А сейчас на месте деревень пепелища, и тоскливо становится у меня на сердце.

Мы молча ехали гуськом, держась обочины, на усталых фронтовых лошадях. Они брели, спотыкаясь, по грязному месиву. Навстречу двигались и двигались к переправам войска, машины, обозы. По обеим сторонам дороги на каждом шагу виднелась немецкая техника, брошенная врагом при отступлении.

Ехали целый день. У самого аэродрома лошадь под Никитиным пала, и ему пришлось перебраться к Брызгалову. Снова раздались шутки:

– Наша боевая пара на одном коне верхом едет.

Радостно, шумно встретили нас однополчане. И, конечно, шуткам не было конца:

– Все же не безлошадные остались, верхом с задания приехали. Богатыри!

Но нам было не до смеха: усталость одолела, хотелось скорее отдохнуть.

Тернюк и его напарник были уже дома. Оказалось, им горючего не хватило: пришлось сделать посадку, не долетев до аэродрома.

На следующий день наши самолеты были доставлены на грузовиках. Инженерам и техникам пришлось похлопотать. Они заменили винты у самолетов и, как всегда, быстро ввели наши «Лавочкины» в строй.

МОЯ ИСЦЕЛИТЕЛЬНИЦА

Распутица в разгаре.

Только 22 марта получаем приказ перебазироваться в район северо-западнее Умани.

Перелетая на новый аэродром, я увидел с самолета скопление автомашин и техники. Даже с тревогой подумал: не сбились ли мы с пути, не летим ли над расположением фашистов? Уточнил ориентиры, проверил курс. Да ведь недавно мы здесь верхом проезжали, видели всю эту брошенную немецкую технику! Летим правильно.

На аэродроме было сыро. Целый день мы ходили в мокрых сапогах. К вечеру я вдруг почувствовал стреляющую боль в ухе. Мысль одна: только бы не выйти из строя! Медицинской помощи надо ждать несколько дней: где-то в пути застряла санитарная машина БАО.

Вечером отправляемся в поселок на ночлег.

Оказывается, меня, как больного, устраивают отдельно от товарищей по эскадрилье – одного в хате.

– А вы где же будете, ребята? – спрашиваю я.

– Да мы, батя, в хате рядом, – отвечают друзья.

Мухин, Брызгалов, Никитин провожают меня. Входим в небольшую, чисто прибранную комнату. Нас радушно встречает хозяйка – старая украинка с живыми добрыми глазами. Здороваюсь с ней и сажусь на лавку, сжав голову руками. Меня знобит, боль все усиливается.

– Что же с тобой делать? – озабоченно говорит Мухин. – Рано утром нам надо на аэродром.

– В самолете пройдет.

– К командиру пойду, если будешь настаивать! – заявляет Брызгалов.

В разговор вмешивается хозяйка:

– Идите отдыхать, сынки. А я попробую вылечить его.

– Делайте, мамаша, что хотите, лишь бы скорее прошло, – говорю я.

Старушка стелет мне постель.

– С легкой душой ступайте: наутро он поправится.

– Вот что, хлопцы: если на задание без меня полетите – не горячитесь. Михаил! Это к тебе относится в первую очередь, – говорю я.

– Все будет в порядке, товарищ командир.

Друзья уходят. Старушка возится у печки и успокаивает меня: