Верность Отчизне. Ищущий боя

Сбить самолет, как вы знаете, не самоцель. Правда, весной прошлого года, еще не побывав в настоящих боях, я поставил перед собой цель сбить восемь вражеских самолетов – отомстить за боевых товарищей. Дело не только в том, что, сбивая вражеский самолет, мы наносим материальный урон врагу. Сбив самолет, особенно ведущего, деморализуешь вражескую группу, почти всегда обращаешь ее в бегство. Этого я и добивался, стараясь завладеть инициативой. Надо стараться атаковать врага молниеносно, захватить инициативу, умело использовать летно-тактические качества машины, действовать расчетливо, бить с короткой дистанции и добиваться успеха с первой атаки и всегда помнить, что в воздушном бою на счету каждая секунда.

Мы часто говорим о том, что в воздушном бою многое зависит от готовности летчика к риску, от смелости, воли к победе. Но рассчитывать только на смелость, бесстрашие и даже на опыт нельзя. Мы все время должны изучать поведение противника, искать новые тактические приемы, быть новаторами.

СЫН ПОЛКА

Нагрузок у моего юного ординарца было немало. Днем он находился на КП как посыльный. Исполнял поручения быстро и четко. Целый день, бывало, носится по аэродрому или возится у самолета. Он очень любил технику и все схватывал на лету.

Я не позволял ему подшивать воротничок к моей гимнастерке, чистить мне обмундирование. Но иногда утром проснешься – смотришь, все уже готово.

– Ведь я тебе говорил, Давид, что не привык к этому и все буду делать сам.

– Знаю, товарищ капитан, – отвечал он. – Но мне так хочется хоть чем-то помочь вам!..

Я старался найти время для его воспитания. Беседовал с ним, рассказывал о своем первом комсомольском вожаке Мацуе, об отважных летчиках-комсомольцах первого полка – Исламе Мубаракшине, Василии Пантелееве, Михаиле Пахомове и многих других.

Как-то вечером после напряженного дня, когда Хаиту как посыльному на КП пришлось немало побегать, я сказал ему:

– Хорошо бы тебе шоферское дело изучить, и в первую очередь на мотоцикле научиться ездить. Освоил бы ты его быстро. Но тебе, пожалуй, трудно будет: времени на все не хватит.

– Товарищ командир, – ответил Давид, – вы же сами говорите: комсомолец должен добиваться цели, несмотря на все трудности! Зато, если научусь, поручения буду выполнять одним духом. Разрешите, товарищ командир, поучиться?

Пришлось разрешить. И с этого дня я часто видел, как Давид возится у мотоцикла.

Однажды, когда я шел на КП, меня обогнал мотоциклист. Да это Давид! Когда же он успел так натренироваться? Он ловко завернул к КП, соскочил и, встав по стойке «смирно», доложил:

– Товарищ командир! Ординарец Хаит! Задание выполнено! Мотоцикл освоен!

…Вот что однажды вечером рассказал мне Давид:

– Родился я в Риге в 1928 году, когда в Латвии у власти стояла буржуазия. Отцу – жестянщику – приходилось очень много работать, чтобы прокормить семью. Мама без отдыха работала дома и растила четверых детей. Жизнь у нас была суровая, тяжелая. Буржуазия разжигала национальную вражду, натравляла людей друг на друга, и нам, евреям, приходилось сносить много унижений. Жили мы так бедно, что часто не на что и хлеба было купить. И тогда мама говорила: «Дети, у нас опять начинается картофельная неделя». Это значило, что мы будем есть одну картошку, да и то не вволю.

Вы не можете себе представить, какая была у нас радость, когда 21 июля 1940 года в Латвии была провозглашена Советская власть. Но недолго мы радовались. Через год проклятые фашисты развязали войну. Мне было тринадцать лет. Где мне было понять тогда всю сложность событий?.. Уверен был, что враг не опасен, что война скоро кончится. А больше всего мне хотелось вступить в армию и бить фашистов.

Сестры в то лето жили в деревне. Брат служил в Красной Армии. Мать совсем расхворалась от тревоги за детей. Фашисты бомбили Ригу. Надо было уходить из города. Мы быстро собрались. И вдруг отец, ни слова не говоря, крепко обнял меня. А потом сказал: «Вот что, Давид, мы с матерью не хотим, чтобы ты с нами шел в деревню. Ты пойдешь к советским войскам – ведь это твоя мечта». Мама тихо плакала. Отец подошел к ней, поглядел на нее, сказал: «Ты же знаешь, советские люди нашего сына не бросят. Они защитят его».. И он снова обратился ко мне: «О нас, Давид, не думай. Может быть, в деревне спасемся. Спеши, сын. Фашисты близко».

Теперь я и сам не понимаю: как же я мог тогда послушаться отца – оставить его и больную мать? Почему я ушел? Неужели струсил, бежал, бросив родных? Нет, совсем другое у меня было побуждение. Я вообразил, что меня возьмут в армию. Был уверен, что фашистские захватчики очень скоро будут отброшены, разбиты и я, побывав в боях, вернусь к своим старикам.