Верность Отчизне. Ищущий боя

— Крепись! Сейчас наши подойдут, — слышу взволнованный голос Борового.

Напрягаю всю свою волю. Приказываю себе: «Страху не поддаваться! Вырваться!»

Рокот мотора подбадривает. Самообладание ко мне вернулось. Стремительно маневрирую. Проделываю каскад фигур высшего пилотажа. А тем временем ведущий вражеской тройки яростно обстреливает мой самолет.

Теперь все зависит от моего морального состояния, от физической силы и умения пилотировать. Очевидно, силы противника на исходе. Мне тоже приходится нелегко. Но я еще могу продержаться.

«Фокке-вульф» ко мне присосался. Когда немецкий летчик старался упредить меня и выносил нос самолета, я отчетливо видел его голову, шлемофон, даже различал злое, напряженное выражение лица. Много раз трассы проходили совсем рядом. Слышно было, как попадает в хвостовое оперение. Скорее бы боеприпасы у стервятников кончились.

Выжимаю из самолета все, что он может дать. И отрываюсь. Теперь-то вряд ли им удастся сбить меня! Но неприятно, когда за спиной фашисты.

Еще стремительнее бросаю самолет из стороны в сторону. И вдруг гитлеровцы повернули назад — им вдогонку мчались «ЯКи». «Если б вы, друзья, пораньше прилетели… — подумал я. — Жаль, не могу к вам присоединиться — стрелка бензомерa на красной черте». И я грожу кулаком вслед фашистским самолетам: «Еще встретимся!»

Тревожит мысль о товарищах. Вблизи по-прежнему своих нет. В горле так пересохло, что не могу связаться с ними по радио.

Зато как же я обрадовался, когда, благополучно приземлившись на аэродроме, увидел, что все мои товарищи вернулись домой. И только тут почувствовал, до чего устал. Но надо было доложить командиру о проведенном бое — настоящем боевом крещении самолета. Тревожила мысль: «Сбил ли я ведущего первой группы «юнкерсов»?»

Собравшись с силами, быстро иду на КП мимо большого плаката. На нем крупными красными буквами написаны фамилии многих летчиков нашей части, сообщения о боях, проведенных сегодня, и одержанных победах. Мельком вижу фамилии Амелина, Брызгалова, Евстигнеева, Мухина, свою.

Когда я вошел, Кирилл Евстигнеев заканчивал доклад о результатах боя, проведенного под его командой. Они вели бой с тридцатью восьмью «Юнкерсами-87», предпринявшими налет на боевые порядки наших войск. Группа Евстигнеева рассеяла бомбардировщики противника.

В этом мастерски проведенном воздушном бою наши летчики сбили четыре вражеских самолета. Кирилл сбил два.

Как всегда, сдержанно и скромно рассказал он о победе своей группы. Командир тепло поздравил его. А я, крепко пожав руку старому другу, начал докладывать командиру части о выполнении боевого задания. Сказал, что не уверен, сбит ли ведущий. Ольховский прервал меня:

— Не беспокойтесь, ведущий сбит. Упал невдалеке от наблюдательного пункта и разбился.

При этих словах у меня даже усталость прошла.

Вместе с Евстигнеевым мы вышли с КП.

— Да, если потеряешь самообладание, — сказал он, — не спасут ни опыт, ни даже замечательные качества наших самолетов. В сложном бою побеждает воля.

У плаката нас поджидали Амелин с Мухиным. Живы, невредимы верные друзья! Мы пошли вчетвером по аэродрому, делясь впечатлениями о сегодняшних боях.

— Тяжело было выходить из боя, — говорил Леня, — за вас всех тревожился.

— Я тоже за вас тревожился. А за тебя особенно: уж очень много их было, — сказал я.

В тот день выросли личные счета летчиков. А счет полка увеличился до 270 сбитых самолетов.

Вечером командир вызвал меня на КП и прочел письмо колхозника Конева.

Вот что писал старик колхозник:

Товарищ, командир! Очень прошу Вас отпустить ко мне капитана Ивана Никитовича Кожедуба хотя бы на один день, конечно, если позволит военная обстановка, — в любой день на Ваше усмотрение. Я обниму Ивана Никитовича, как родного сына.

Район приготовил центнер меду для летчиков Вашей части. Урожай в нынешнем году ожидается хороший.

Рад сообщить Вам, что мои сыновья на фронте, и до меня доходят вести, что воюют они неплохо.

Жду Вашего ответа, жду Ивана Никитовича в гости. Желаю всем его друзьям боевых успехов и чтобы они с победой вернулись домой.

В. В. Конев.

Командир написал ему в ответ теплое письмо, объяснив, что пора у нас горячая и выполнить его просьбу командование сейчас не может.

В тот же вечер я рапортовал колхознику Коневу: