Вернуться! (Эмигранты)

— Ладно, ты бы больше внимания бухгалтерии уделял. Бухгалтеров лишь непосредственно окружающие их люди проклинают. Насчёт модных тенденций, гламурных веяний и прочего утончённого и соблазнительного, — у леди Флоранс интересуйтесь. Лучше Фло никто таких вещей не объяснит. Найни у нас девочка тоже талантливая, но несколько однобоко красоту воспринимающая.

Мышка виновато моргнула. Без привычных очечков и контактных линз она помолодела на несколько лет. И опять стала удручающе серенькой.

— А как у тебя, пират, вообще самочувствие? — поинтересовалась Катрин у лечащегося парня. — Лицо не сильно болит? Челюсти как?

Насчёт лица Квазимодо выразил полное удовлетворение. С болью парень всегда умел справляться. Вот с отношением к стоматологическим непонятным и оттого пугающим процедурам дело обстояло сложнее.

— Ну, ничего, — утешила Катрин. — Держись, чуть-чуть осталось. Мышка завтра домой отправится. Ты ещё дней пять в одиночестве помучайся. Результат должен быть. Мышь, пойдём, пройдёмся, пусть супруги в семейном кругу сок попьют.

* * *

По обеим сторонам шоссе мелькали сосны и клёны. В радиоприёмнике саксофон ныл-выводил блюз. Теа, расслабленно прикрыв глаза, откинулась на заднем сиденье. Вроде бы неплохо себя чувствует. Катрин посмотрела на пустынную дорогу и разозлилась. Сколько можно быть вежливой?

— Эй, лиса, не спишь?

— Нет, леди.

— Мы говорили: когда никого нет — просто Катрин. Хватит скромно-вежливых телок изображать. Мы обе не такие. «Лиса» — это для тебя оскорбительно?

— Нет. Кицунэ — оскорбительно. Нас так враги называли, — Теа говорила, не открывая глаз.

— Понятно. Не знала. Если оговорюсь, — извини. Блюз нравится?

— Это блюз? Очень… уводит далеко.

Катрин молчала, вела машину, поглядывая на неподвижную Теа. Как чутко, однако, девчонка внимает сложной полиритмии.

Блюз умер, началась скороговорка рекламы. Теа заговорила сама:

— Катрин, вы правильная леди. Так говорит Ква, в этом убеждена Блоод, — значит, так и есть. Если будет нужно, я буду воевать на вашей стороне. Не сомневайтесь. Я благодарна за то, что вы делаете для мужа. Благодарна за то, что вы нас приняли как старых знакомых. Но мягкой и подобострастной я быть не умею. И не научусь.

— На кой черт мне твоё подобострастие? Кажется, мы это уже обсудили. Единственное, что мне нужно — это уверенность что я могу не беспокоиться за своих детей, если вы с Ква рядом с ними.

Теа выпрямилась и с явной обидой сказала:

— Я думала, здесь нечего обсуждать. Мы с мужем — воины «Двух лап». Разве нужно ещё что-то говорить?

— Может, и не нужно, — проворчала Катрин. — Только откуда это напряжение? Что мы ещё не договорили? Ты нормальная девушка. Драться умеешь, сердечная подруга моего старого товарища. То, что ты оборотень, для меня особого значения не имеет. Ты это наверняка чувствуешь, да и Блоод об этом говорила. И всё равно, ты всё ожидаешь, что я тебя пну или, уж прости за прямоту, на хвост наступлю. Какого хрена? В чём сложность?

— В вас, Катрин, — неуверенно сказала Теа. — В вас и в Флоранс. Вы обе очень красивые. Я не верила, когда Ква рассказывал. Он, конечно, только про вас одну говорил. Но ваша Флоранс тоже очень красива. Я ничего не боюсь, кроме красивых женщин. Не из ревности боюсь. Ква мой муж навсегда, а других самцов мне не нужно. Но когда-то мне и ему повстречалась очень красивая женщина. Просто божественно красивая — как сказка. И гнилая, как разложившийся труп. Но она пахла, как тысяча роз. Я сломалась. Я перестала быть леди с Холмов, забыла, что должна её убить. Стала хуже дрессированной собачки. Цирк называется в теле-визоре, да? Я была ещё хуже. Как шлюха, искренняя шлюха. Пусть и всего одну ночь, но это был мой позор. А вот Ква удержался. Совокуплялся с ней как ошалевший кобель, но помнил себя. Он крепкий, мой Полумордый. И он тогда вытащил нас. Мы захватили синеглазую суку-искусительницу. Она скулила и тащила на горбу наши вещи. Как драный осел под палкой.

— Ква мне рассказывал, — мрачно сказала Катрин. — Правда, без подробностей.

— Можно, я тоже без подробностей? — Теа зябко передёрнула плечами в джинсовой курточке. — Столько лет прошло, а я всё помню. И мерзко, и возбуждает. Сука сдохла, а оборванные ниточки во мне висеть остались. Как у куклы-марионетки.

— Подробностей не нужно. Только я не очень поняла, что с той мерзавкой дальше случилось. Кто её придушил? Квазимодо тут как-то на другую тему перескочил. Он умеет.

— Ха, да это я эту мерзавку прирезала. Кто же ещё? — Теа улыбнулась. — Мужчины не решались. Даже у Полумордого рука не поднималась. Сука действительно была красива, как сон. Я даже не стала её мучить, хотя сначала хотела. Она легко умерла. Незаслуженно легко.