Вернуться на «Титаник»

Этот день был сумасшедшим… Нужно было опять куда-то спешно собираться и быстро уезжать. Только мальчик успевал привыкнуть к чему-то, как с этим тут же приходилось расставаться. Прощаться навсегда. Он сходил на свой любимый родничок, немножко там посидел, поговорил с ним, словно с лучшим другом, и попрощался, тоже как с другом. Ведь Гарольд уезжал очень далеко, за океан, и не просто в другую страну, а в настоящий другой мир, как ему казалось. Он представлял Америку в своих мыслях огромной, красивой, совсем не такой как маленькая и тесная Англия.

Гарольд слышал про индейцев. Он читал про них и видел их на картинках. И ему казалось, что индейцы в Америке будут встречаться на каждом шагу. Но, пока что, для него они были тем же самым что гномы и эльфы из сказок. Скорее, даже как эльфы, потому что у них тоже луки и стрелы.

Гарольд всегда мечтал путешествовать. И хотя он жил совсем недалеко от моря, самого моря он никогда не видел. Даже моряков не видел. Не видел даже настоящего корабля. Это было самое первое, настоящее путешествие в его жизни, на огромном пароходе, которые Гарольд тоже видел только на картинках.

Перед отъездом в доме всё разбиралось, убиралось, выносилось и складывалось в ящики. А в комнатах, то тут, то там, раздавались стук молотков и ругань грузчиков, да такая неприличная, что хоть уши затыкай.

Дом быстро опустел. Теперь тут были только пустые шкафы, стулья, большой стол и неподъёмный диван. А все вещи увезли на пароход.

— Мы заберём их в Америке, — сказал Фредерик, глядя в след машине, на которой уезжала его библиотека, лаборатория, книжки Гарольда и игрушки Сида.

— А как мы их заберём? — посмотрел на отца Гарольд, — нам их отдадут? Не украдут по дороге?

— Да не бойся ты за свои книжки! — рассмеялся отец, взлохматив сыну волосы, — увидитесь в новом доме. А в Нью-Йорке, сфотографируешь нас всех возле Статуи Свободы своим фотоаппаратом!

— Какой Статуи? — не понял Гарольд.

— Статуя Свободы, глупый! — обнял сына Фредерик, — там не обижают детей за то, что они католики, и ты сможешь учиться. А мама будет работать учительницей. Чарли и Лилли поступят в университет. А потом ты станешь студентом, когда вырастешь.

— А почему я тут не могу? Ты же смог? — Гарольд и хотел и не хотел ехать.

— Я не тут смог, — ответил Фредерик сыну, почувствовав его сомнения, — где ты тут видел, чтобы католики учились в университетах? Тебе даже в школе жизни не дали! Вот поэтому мы и уезжаем, чтобы вы могли учиться и не бояться быть настоящими людьми.

Фредерик посмотрел на дорогу в даль.

— А университет я окончил, к твоему сведению, в Париже.

— А в Париже католики? — спросил Гарольд, посмотрев на отца.

— Католики, — ответил Фредерик, продолжая смотреть на дорогу.

— А почему мы тогда не поедем в Париж? — подумал Гарольд вслух.

— Потому, что дядя Томас нас ждёт в Ниагара-Фоллз.

Дядю Томаса Гарольд не знал. Он только слышал о нём. Но прекрасно понимал, что жизни тут не будет. И тот ужасный день в школе он забыть не мог. Хотя всех и простил в душе, но ни с кем тут не дружил. Да и с Гарольдом никто не хотел дружить. Да и не очень-то и хотелось.

Уильям был постарше, хитрее и так или иначе ему было легче. Уильям умел драться. А Гарольд не мог. Не хотел. Просто не знал как это делается. И никому его было не понять.

— Сходили бы вы с Джесси в лавку к мистеру Джеффу и прикупили бы что-то в дорогу? — сказал Гарольду Фредерик.

Гарольд посмотрел на отца.

— Но папа…

— Боишься своих «друзей»? — спросил отец.

— Да… — кивнул Гарольд.

— Вот потому у нас и всё плохо в этой стране, — вздохнул Фредерик.

— Хорошо папа… я не буду бояться… — ответил Гарольд и опустил голову.

В лавке, на самом углу с центральной улицей, Гарольд деловито рассматривал содержимое витрин, пока хозяин лавки небрежно швырял в корзинку к Джесси картошку.

— Три шиллинга! — громко сказал хозяин лавки и Гарольд подошёл к Джесси.

— За что три шиллинга? — удивился мальчик.[14]

Он достал из корзинки капусту и положил её на весы.

— Поменяйте это. Она гнилая и не весит даже двух фунтов! — потом взял в руки корзинку с картошкой и поставил её туда же.

— Вы хотите сказать, что тут целый стоун?

— Э… — оторопел хозяин, — это мой товар! И тут я устанавливаю цены!

— Гарри, не надо спорить… — виновато опустила глаза Джесси.

— А я не спорю насчёт цены, — смело ответил мальчик, — я прошу чтобы Вы заменили гнилую капусту на хорошую. И взвесили её и картошку без нашей корзинки!

— Одна картофелина весит четверть фунта! — чуть не закричал хозяин. Гарольд взял в одну руку большую картофелину, а во вторую маленькую.

— Вы хотите сказать, что они одинаковы?

— Гарри… — заплакала позади Джесси, — мне за тебя очень стыдно…

— Ладно, ладно… — быстро успокоился хозяин, — путь будет по-твоему, только не надо кричать, — отбросил он вилок гнилой капусты и положил в корзинку белый и чистый, — шиллинг и восемь пенсов, и никаких разговоров на улице! Договорились? — посмотрел он на Гарольда.

— Хорошо, мистер Джефф, — усмехнулся ему в глаза Гарольд, — никаких разговоров!

— Мне стыдно за тебя! — тихо сказала Джесси, когда они вышли на улицу.