Верные до конца

Нс сразу этого малиноволосого гостя признал и Владимир Ильич. Потом смеялись до слез, а ведь Ива ну Васильевичу Бабушкину было не до смеха, когда через два дня после побега из екатеринославской тюрьмы, перекрашенный «партийным парикмахером» и жгучего брюнета, он вдруг обнаружил, что «патентованная» краска выгорела, и ему предстоит пропутешествовать через всю Европу, добираться до Лондона в облике малиноволосого чудища. Так от Киева до Лондона и проехал, не снимая шляпы. А были бы деньги, купил бы парик и не пугал бы честной народ.

Недолго тогда Бабушкин гостил у Ильичей, но, как рассказывала Крупская, написал по настоянию Владимира Ильича свои воспоминания.

Это, кажется, первые в истории русского пролетариата мемуары рабочего, ставшего революционером-профессионалом.

Написал — и снова в Россию, снова беспокойная, многотрудная жизнь агента «Искры», глашатая ленинских идей по городам и весям необъятной империи.

Вот ведь вспомнил о Бабушкине и даже про себя заговорил этаким «высоким штилем». А что? Иван Васильевич его заслужил…

Только поздно вечером, усталый, с гудящими ногами, Максим Максимович вернулся в Цюрих. А завтра снова в путь по новым дорогам и тропкам, по новым городам и селениям Швейцарии.

«ЛОШАДИ» В ПОДПОЛЬНОЙ КОНЮШНЕ

В поисках безопасного «жилища» для «Нины» Кецховели объехал немало городов России. Тщетно! В Баку он вернулся ни с чем. Но в своих поездках Ладо воочию убедился в том, как трудно сейчас приходится социал-демократическим комитетам. Они буквально задыхались, не имея в достаточном количестве литературы. Той же, которая поступает непосредственно из-за границы, катастрофически не хватало. А ленинскую «Искру» требовали рабочие, она была необходима революционерам-профессионалам, ведущим агитационную и пропагандистскую работу на фабриках и заводах, в университетах и железнодорожных мастерских. Вывод напрашивался сам.

«Нина» должна работать!

Кецховели не любил и не умел откладывать дела на потом. Уже на следующий день по приезде Ладо рыскал по Баку, его мусульманским кварталам. Чадровая улица, дом Джпбраила — лучшего помещения и не придумаешь.

Кецховели был прирожденным артистом и к Джи-браилу явился как мелкий хитрый предприниматель, Хозяин будет доволен, если отдаст внаем дом. Уважаемый Джибраил, наверное, не знает, что такое картонажное дело? О, это такое предприятие, в которое стоит вложить деньги. Нет, нет, пусть он посмотрит и убедится, а тогда, пожалуйста, Давид Деметришвили возьмет его в пай.

Джибраил очарован, у него разгорелись глаза. Он, конечно, хочет быть компаньоном такого симпатичного гурджи. Он сдаст дом, но они должны побрататься. На этакий поворот Кецховели и не рассчитывал. Какая удача! Ведь если кто-либо на Востоке побратается, особенно мусульманин, нет вернее поруки, что не выдаст, не продаст.

Авель Енукидзе и наборщик Болквадзе такой чести удостоены не были, но Джибраил и их принял хорошо.

Машину получили с пристани и установили за два дня. Теперь нужно было как можно скорее перевезти из Аджикабула шрифт. Виктору Бакрадзе на поездки Баку — Аджикабул и обратно приходилось тратить трое суток. Если он будет брать по одному пакету со шрифтом, то пятнадцать пудов придется таскать больше месяца. Бакрадзе предложил возить большими партиями, благо в тендере паровоза места достаточно, но Кецховели не хотел рисковать.

Шли недели. Раз в три дня на станции Баку-Товарная появлялся Авель Енукидзе и молча принимал очередной пакет. Уже десять пудов шрифта заняли свои ячейки в наборных кассах. И Виктор Бакрадзе, никому ничего не сказав, решил рискнуть. Он свободно поднимает пять пудов. Пакеты очень компактные. Если пронести их, так сказать, изящно, непринужденно, то никто со стороны не подумает, что человек тащит этакую тяжесть.

Пять пакетов, связанных вместе одной веревкой, напоминали большой тюк, в котором перевозят сушеные фрукты. Бакрадзе подхватил его одной рукой и не торопясь двинулся вдоль перрона. Вон уже виден паровоз, готовый выйти под поезд. Бакрадзе подходит к концу платформы, остается взойти на виадук и спуститься в депо.

Веревка лопается… Нижний пакет зацепился за железную стойку ограды и порвался. Легкой струйкой на грязный асфальт сыплются маленькие свинцовые литеры.

Бакрадзе растерялся. Первая мысль — бросить тюк и бежать, пока не заметили станционные жандармы.

Осторожно огляделся. К виадуку приближаются несколько рабочих из депо и станционный служитель. Нет, он не смеет бежать, шрифт ждут в Баку. Не может он бежать и потому, что эти вот рабочие не знают, какая беда стряслась с ним, Бакрадзе. Они заметят, что он бросил тюк, примут за вора, кинутся в погоню…

Виктор садится на корточки так, чтобы заслонить широкой спиной тюк. Ладонями прямо с пылью, с мусором сгребает рассыпавшиеся литеры, ссыпает их в карманы, сует за пазуху. Скорее, только скорее!

Две тяжелые руки легли на плечи…